И это тем более непонятно потому, что ансамбль с таким оригинальным именем на сто процентов состоит из… "Братьев Жемчужных" во главе с Резановым! Только теперь почему-то им хочется называться по-новому. Как это произошло – никто уже толком и вспомнить не может. Николай Резанов, которого, по его собственному признанию, всегда коробило от названия "Братья Жемчужные", говорил только, что "…имя "Братья Жемчужные" стало лейблом, и менять его уже как-то не получалось… Правда, мы иногда назывались по-другому… "Святые братья" там какие-то…" Из слов Резанова всё равно неясно – почему. Но догадаться нетрудно – это, скорее всего, просто режиссёрская задумка. Ведь концерт предназначался "на рынок", и ему, соответственно, нужен был товарный вид. С ореолом "романтики" и всего такого прочего… Да это и не особенно ново: именно для той же высокой цели у наших коллекционеров и повелась традиция сочинять всякие залепухи в виде "художественных вступлений" к концертам. Но здесь эта традиция развёрнута аж до гротеска. Правда, создать иллюзию, что Северный вновь кочует на гастролях – мысль тоже не оригинальная; и поскольку тема Байкало-Амурской магистрали уже затаскана до неприличия, Северного на этот раз "отправляют" в горы. Где он попадает… впрочем, не будем ещё раз пересказывать эту душераздирающую историю про монастырь…

Остановимся на другом занятном моменте – имени ансамбля. Аркадий вполне определённо называет его – "Божья обитель", но… часть коллекционеров, – видимо, ошарашенная монастырской историей, – присвоила ансамблю из этого концерта совсем другое название! "Святые братья" – о котором как раз и упоминал Н. Резанов, в приведённой выше цитате. В общем, нормальная российская путаница. А некоторые не поддались на провокации и записали этот концерт всё-таки за "Братьями Жемчужными". Это и понятно: даже малоискушённый слушатель сразу легко узнавал их по неповторимому голосу Резанова. Да и джазовый стиль "Жемчужных" никуда не делся. Он, конечно, стал сильно электрифицирован, но не будем сейчас зацикливаться на таких тонкостях. Стилистическое разнообразие музыки "Жемчужных" – это предмет для отдельного разговора.

Репертуар концерта "Божьей обители" получился весьма разнообразным, можно даже сказать – "пёстрым", как и большинство предыдущих маклаковских концертов: тут есть и классический блат, и новая песня на белогвардейскую тему, и лирика, и песни в современных ритмах… Многие – опять же, на стихи Раменского. Вот только со словами песен у Аркадия опять идёт сплошная импровизация. Которая восхищала далеко не всех… Как раз про этот концерт вспоминал Валентин Мироновский: "…Так безбожно врал текст, что за голову схватишься. Например, "друг будто врач" вместо "враг". Потому что не вдумывался, ему лень было хоть раз перед исполнением по тексту пробежаться. Спел – и ладно, никаких дублей". Кстати, дублей Аркадий вообще не любил. В таких случаях, как вспоминала Елена Раменская, "Аркадий злился в шутку: "Чёрт бы побрал – надоело петь. Я эту песню почти наизусть выучил". Он же всегда по листочку, редко на память пел. Спел песню – и сразу про неё забыл, Володя даже иногда обижался".

Однако, надо заметить, что уж каким-каким, а "весёлым" этот концерт назвать никак не получается… Несмотря на то, что в нём всё-таки есть и "шуточные" песни. Но – увы! как бывало уже не раз, в их исполнении у Аркадия не чувствуется никакого искреннего веселья… А о причинах этого мы уж не будем повторяться. Но эта "мрачность", по-видимому, осталась незамеченной организаторами концерта, – все слишком хорошо помнили весёлого парня с гитарой – Аркашу Северного, и поэтому вновь поспешили украсить программу разными хохмочками. Да и про тот же "товарный вид" им надо было помнить; ведь чистая тоска – она на любителя… Что ж, Аркадий делает эти хохмочки… используя свой, уже немалый опыт в их подаче; но заметно, что ему самому при этом нисколько не весело… Впрочем, и шуточные песни тут не ахти какие; например, тот же "Курятник" производит совершенно удручающее впечатление, как вымученным весельем исполнения, так и вымученным юмором текста. Всё-таки для Раменского это был, судя по всему, вовсе "не его" жанр. Вспомнить хотя бы достаточно заунывную "Балладу о тринадцатом номере" из концерта "Листья жёлтые"… Наверное, это понимал и сам Владимир Николаевич, потому что никогда особо и не налегал на юморной жанр, и в историю советской неподцензурной песни он всё-таки вошёл как автор совершенно другого плана…

Это был последний в этом году концерт Северного, в котором принимали участие музыканты "Братьев Жемчужных". Аркадий вскоре в очередной раз надолго покинет Ленинград, а "Братья" потихоньку начинают сворачивать свою концертную деятельность. Была, правда, ещё их совместная запись с Евгением Абдрахмановым, но особого успеха она не имела, и сейчас представляет интерес разве только для совсем уж "продвинутых" коллекционеров. Многие тексты этого автора-исполнителя были откровенно слабы, и не дотягивали даже до улично-дворового уровня. К тому же и вокальными данными Бог его не сподобил. А ведь именно по этой причине С. И. Маклаков отказал в записи гораздо более талантливому автору – Игорю Эренбургу, который, как и Абдрахманов, специально для этого приехал из Москвы. Сейчас Эренбург почти никому неизвестен, хотя и является автором целого пласта песен, которые стали воистину народными и пелись как Аркадием Северным, так и многими другими исполнителями. Один только "Мой приятель студент…" чего стоит! Но Абдрахманова рекомендовал Сергею Ивановичу Г. С. Ивановский, которому он не мог и не хотел отказать. А Игорь, судя по всему, нашёл Маклакова то ли сам, то ли взяв адрес у… Северного. По словам самого Аркадия, он был знаком с Эренбургом. Игорь непонятным образом нашёл Северного на одной из "конспиративных" московских квартир, где тот обретался в какой-то из своих приездов. Аркадий рассказывал потом, что Эренбург разрешил ему петь все свои песни. Впрочем, в те времена, как, кстати, и сейчас, отношение к авторским правам было довольно своеобразное, и разрешение Эренбурга было чисто формальным: ведь Северный пел его песни и до того. А концерт Эренбурга в Питере всё-таки состоялся. Раменский у себя дома записал его под две гитары с Резановым, сохранив тем самым для истории авторское исполнение многих и многих известных песен.

А Аркадий, переждав весеннюю непогоду, с первым летним солнышком вновь собирается "на юга". Это у него уже стало традицией – проводить лето на берегу Чёрного моря (жаль только, что эта традиция не продлилась хотя бы на несколько лет дольше…). В этот раз на квартире Шорина его находят эмиссары с Кубани. Причём длинными и окольными путями. С. И. Маклаков вспоминал, что к нему обратились с просьбой о "наведении контакта" с Аркадием музыкальные деятели из Краснодарского края. Одним из них был Станислав Сафонов, – один из тех людей, для которых в нашем повествовании уже сложилось традиционное определение "коллекционер и продюсер". В то время он возглавлял студию звукозаписи в комбинате бытового обслуживания города Тихорецка, то есть, работал под вполне официальной крышей. Правда, записями каких-либо исполнителей "вживую" Сафонов до той поры не занимался. Но, что немаловажно, был знаком с также проживающим в Тихорецке Анатолием Мезенцевым – музыкальным руководителем того самого ансамбля "Магаданцы", чьи оркестровые записи блатных песен разошлись по всей стране ещё в начале 70-х годов. Мы уже несколько раз упоминали об этом в предыдущих главах. Закончив свои трудовые подвиги в столице Колымского края, Мезенцев перебрался на родные просторы Кубанщины, и работал в то время клавишником в привокзальном ресторане станции Тихорецкая.

Но, судя по всему, у "кубанских" не было прямого выхода на питерское окружение Аркадия. Станислав Сафонов с помощью Мезенцева связался сначала с его знакомым – Леонидом Павловым, питерским коллекционером, по "заказу" которого как раз и была произведена та легендарная магаданская запись. Павлов вывел на Маклакова, а там и до Северного рукой подать… От знакомого к знакомому, от адреса к адресу – по цепочке, в конце которой дом номер 9 по Анникову проспекту, явочная квартира Валеры "Кривого".

В общем, нам приходится в очередной раз обратиться к воспоминаниям Валерия Шорина, потому как именно он в данный промежуток времени наиболее тесно общался с Аркадием Северным. И даже ездил вместе с ним в Тихорецк. По словам Валерия, к нему в начале лета этого, 1979 года, в поисках Аркадия Северного зашёл "толстенький мужичок", представившийся Анатолием… Судя по всему, организаторам визита показалось недостаточным просто передать Аркадию приглашение через Павлова и Маклакова, и "курьер" от Станислава Сафонова лично прибыл с этой миссией на берега Невы. И, как оказалось, не зря.

"Толик пригласил Аркашку на записи в Тихорецк, и сразу забашлял ему 300 рублей авансом, – вспоминает В. Шорин. – И Аркадий тут же загулял. Появился он только тогда, когда бабки кончились, и говорит: "Кривой, на хрена мне в такую даль тащиться?" Но я его уговорил: "Аркаша, капусту обещают хорошую, поехали". Аркадий тогда и говорит: "Ну, вместе – поехали". После этого мы ещё две недели собирались, и, наконец, поехали. Толик к тому времени уже уехал".

Уезжали Аркадий с Шориным под шикарные проводы, только что без оркестра. На Московский вокзал к фирменному поезду № 11 "Северная пальмира" (Ленинград – Адлер) явилось множество народа. Как вспоминал Шорин: "Сергей Петрович Соколов привёл своих знакомых – больших милицейских чинов, моя жена Галина, работающая в системе МПС, – кучу железнодорожного начальства… Да и все остальные товарищи провожающие пришли со своими знакомыми и "знакомыми знакомых". Проводница просто обалдела, всё спрашивала: "Кто ж вы такие?"… У нас было отдельное купе. В дорогу нам друзья дали столько… Поэтому я дорогу почти и не запомнил".

Однако проводники знали своё дело, и позаботились, чтоб наши друзья не проехали станцию Тихорецкую, на которую адлеровский поезд приходит глубокой ночью. Итак, летняя ночь, пустой перрон… "В Тихорецк Аркашка прибыл!" А что же делать дальше? – "Долго мы ещё искали дом этого Толика, спросить-то ночью не у кого. Наконец, нашли. Дом у него был – хибара голимая. И Толик прямо ночью побежал к Славе, докладывать, что приехал Аркадий".

На следующий же день и сам Аркадий является к Славе – то есть, к Станиславу Сафонову, – который проживал в роскошной вилле на окраине Тихорецка. По крайней мере, так характеризовал жилище Сафонова Валерий Шорин. Хотя, конечно, понятия о роскоши в те времена были совершенно не такие, как сейчас… А так как Аркадий оказывается в Тихорецке довольно неожиданно и ничего ещё толком не готово, то Северному с Шориным остаётся пока только развлекаться… Но как развлечёшься в маленьком южном городе? Уже отдано должное щедротам Краснодарского края, где что вишня, что раки – всё продаётся и меряется только вёдрами. Такова здесь, наверное, основная мера измерения "сыпучих товаров". "Обследованы" все увеселительные заведения, которых, правда, – раз, два и обчёлся. И Аркадий понемногу начинает куролесить…

"Слава сразу сказал Аркадию: "Не светись тут, не говори никому, что ты Северный!" – вспоминает Валерий Шорин. – "Но Аркашку разве удержишь! Там в Тихорецке была какая-то речка, полтора метра шириной, а за ней кусты, где собирались и выпивали местные компании. И вот Аркадий устроил на этом "городском пляже" своё выступление под гитару. Местные были в восторге!"… В отличие от Станислава Сафонова, которому такая "реклама" совершенно не нужна. Он спешит поскорее начать работу. Поисками ансамбля, который будет аккомпанировать Аркадию, особенно утруждаться не приходится – хоть Тихорецк и небольшой городишко, но в нём всё-таки есть несколько ресторанов. А соответственно – и музыкальных коллективов, не чуждых Жанру. Но самое главное, как мы уже говорили, это то, что в Тихорецке живёт и работает Анатолий Мезенцев – высококлассный музыкант, и личность, уже достаточно известная в Жанре…

Вот что вспоминает об этом сам Анатолий Иванович: "Естественно, Славик пришёл ко мне. Звонит мне: "Так, мол, и так, мол, приехал Аркадий, ты не мог бы организовать что-нибудь типа оркестрика, чтобы записать его программу?" …Я сколотил оркестр очень быстро, буквально за сутки я собрал музыкантов. Барабанщик был из Туапсе, Савельев Петя, он у меня в Магадане, кстати, работал… Монахов Володя был, гитарист очень приличный, Куртуков Олег с Тамани… Ну, вот и всё. И я. …Все работали в ресторанах, только в разных."

Производилась она, разумеется, в "вотчине" Станислава Сафонова, в здании комбината бытового обслуживания. Правда, не в самой студии звукозаписи, слишком тесной для такого мероприятия, а в смежном помещении фотоателье. Оно размещалось в полуподвале, и духота там была изрядная, так что Аркадию пришлось выступать в одних трусах. И так не один день, потому что записывалось всё это в несколько приёмов. В результате чего получилась запись совершенно немыслимой длины и невразумительного состава, но с весьма приличным техническим уровнем – как игры, так и звукорежиссуры. Что же касается музыкальной стилистики… С одной стороны, оригинальной её, конечно, не назовёшь. Как мы помним, Анатолий Мезенцев когда-то выступил одним из пионеров записи блатных песен в электромузыкальной ВИА-аранжировке. И, судя по записи "Встречи", можно было бы сделать вывод, что он так и остался верным адептом этого стиля – не особо замысловатого и, на наш взгляд, достаточно шаблонного… Но, на самом деле, у Анатолия Мезенцева вообще не было никакого "стилистического" подхода. По его собственным словам, к тому времени он уже совершенно не увлекался этим жанром, и всерьёз занимался только джазом. Но джазовая оркестровка – дело весьма сложное, поэтому и решили, особо не мудрствуя, обратиться к простому и обкатанному стилю ресторанного ВИА. Именно в самом шаблонном варианте… "Никакой репетиции не было совершенно, всё было спонтанно, экспромтом. Раз, два, три и – вперёд, поехали. Аккорд – прощупали, что там… Да какая там гармония?! Три аккорда" – так рассказывает об этом сам Анатолий Иванович… Впрочем, для сегодняшних дней как раз всем этим и интересна музыка того концерта. Когда её слушаешь, можно вновь представить себя в третьеразрядном ресторане семидесятых, ощутить вкус наполовину пригорелого, наполовину недожаренного цыплёнка, разбавленной водки, и аромат дешёвых духов дежурной "подруги"… Да, иногда накатывает "ностальгия" и по таким вещам… и по такому музыкальному сопровождению, которое устроил ансамбль "Встреча" Аркадию Северному.

Очевидно, что Станислав Сафонов не ставил себе задачу – сделать какой-то оригинальный концерт Северного. Он просто решает ещё раз записать самые популярные песни из репертуара Аркадия, в таком стандартном сопровождении. Ну, в самом деле, не всем же углубляться в джазовые тонкости "Жемчужных" или "староэстрадные" пассажи "Черноморской чайки"! Тем более, именно стиль электроВИА звучал тогда в подавляющем большинстве провинциальных ресторанов нашей Родины, о чём мы уже вскользь упоминали в рассказе про "Аэлиту". Что ж, тогда была сделана ставка на классику, теперь – на ширпотреб. Но мы не знаем, конечно, каковы были задумки организаторов. Сделали ли они такую музыку только лишь потому, что так получилось само по себе; или, как и положено по законам рынка, всё-таки учитывали и вкус потенциального потребителя… Но, по крайней мере, история показала, что в этом они не промахнулись. Тихорецкие записи стали в народе любимы и популярны.

Надо ещё сказать, что вдобавок к песням "в сопровождении" был записан ещё и небольшой концерт Северного с Мезенцевым под гитару, на котором прозвучали вещи, по каким-либо причинам не исполненные вместе со "Встречей". Но это было уже "сверхплановое", можно даже сказать – экспромтное мероприятие. "Мы с ним сидели вечера два, наверное, в студии у Славика, писали. Две гитары даже. Я взял гитару, и он… Просто сели и записали, безо всякого… Даже и не преследовали цель, чтобы именно под гитару записать концерт" – так вспоминал об этом Анатолий Мезенцев.

Но километры магнитной ленты, намотанные сафоновским "АКАI-650" и лёгшие в основу бесчисленных вариантов "Тихорецких концертов", оказываются не единственным итогом этой марафонской записи! Валерий Шорин привёл ещё одну, очень интересную деталь: кроме магнитных записей были сделаны ещё и гибкие пластинки с песнями из этого концерта; правда, не совсем понятно – какие именно пластинки. По словам Шорина, они были сделаны фабричным способом, с настоящей матрицы, – что нам представляется весьма сомнительным. Вряд ли это было возможно в условиях обычной провинциальной студии. Вероятней всего, пластинки там делали методом самой обычной нарезки – по той самой, старой доброй рентгениздатовской технологии… В конце 70-х годов этот вид промысла, практически уже забытый в Питере, ещё вполне процветал как раз таки в маленьких студиях звукозаписи Южных краёв. Так что ничего сверхъестественного в этом нет. Вот только ни нам, ни нашим знакомым, такие пластинки, к сожалению, не попадались. А примечательность этой истории состоит в том, что Аркадий как будто вновь возвращался в свою бедовую молодость, когда его дебют в "студии звукозаписи" в 1963 году тоже завершился выпуском нарезанных пластинок…

Но, на самом деле, Северному от этого уже ни горячо, ни холодно. Что ему – записи сделаны, деньги отработаны. Пора уже и в дорогу. Тем более, что Шорин давно уже, плюнув на надоевший провинциальный быт, вернулся в Питер. А новым тихорецким знакомым общество Аркадия понемногу начинает становиться в тягость… Анатолий Мезенцев, довольно близко сошедшийся с Аркадием после записи, вспоминал: "Ну, вот мы с ним покуролесили, с Аркадием… Он ко мне так прирос… Почему прирос? Потому что я сам любил выпить по жизни… А он – страстный любитель этих вещей. Он пил всё, что льется, и закусывал, чем придётся, это не принципиально для него было. И когда мы с ним приезжали сюда, ко мне, Татьяна начинает хлопотать, закусить чего-нибудь, а он: "Танечка! Я ж тебе не Вовка Высоцкий! Это тому сервис подавай, а мне огурчика солёного хватит!" … И его уже, честно говоря, не могли выпроводить отсюда, от так забухал, загулял, уже начал шататься где-то на турбазу. Там с какими-то такими распальцованными познакомился. На гитаре им играл на берегу, пел. Потом мы стали уже оббегать его … Он меня начинал доставать просто." И, конечно, Станислава Сафонова, который с самого начала не хотел никакой подобной "рекламы", всё это тоже отнюдь не восхищает. И потому, Аркаша, будь добр… А куда ехать-то? Но тут, ко всеобщему удовлетворению, Аркадия приглашают продолжить "гастроли по Кубани". Делает это коллекционер Николай Пушкарский, знакомый Станислава Сафонова, лично присутствовавший на записях "Встречи". Сам он живет в станице Кущёвской – довольно крупном райцентре, что в 90 километрах к северу от Тихорецка. Сюда он и увозит на своей машине Аркадия Северного.

Но, конечно же, сам Аркадий постарался представить всё это дело в более "романтическом" свете. Вероятно, все любители творчества Северного помнят рассказанную им весёлую байку, о том, как он вновь "отстал от поезда", и очутился, стало быть, в этой самой "ЭсТэ Кущёвке"… Кстати говоря, железнодорожная станция в станице Кущёвской действительно так и называется – Кущёвка, что является довольно обычным делом для тех мест. Если уж на то пошло, то "отстав от поезда" в предыдущий раз, Аркадий должен был увидеть не "ой, а зохен вэй, город Тихорецк", а, соответственно, "ЭсТэ Тихорецкую"… Впрочем, оставим географические изыски, и обратимся уже непосредственно к записи, навсегда прославившей мало кому в России известную станицу Кущёвскую, – по крайней мере, в глазах всех любителей творчества Северного.

Николай Пушкарский сразу же берется за организацию, в которой ему помогают друзья – причём, вовсе не "крутые" коллекционеры, а простые любители жанра: Александр Федорович – начальник кущёвского "Межколхозстроя", и Жора – прораб из той же организации. Аркадий несколько раз упомянет их на записи, тем самым запечатлев для истории имена скромных тружеников советского строительства, оказавших финансовую и организационную поддержку этому мероприятию… Ну, а Пушкарский тем временем довольно быстро собирает ансамбль, который будет аккомпанировать Северному. К сожалению, имена всех музыкантов сейчас уже вспомнить никому не удалось, и известно только, что на рояле играл Александр Слобко, а на гитаре – Нариман. Но надо сказать, что состав этого ансамбля, получившего стандартное для местной самодеятельности название "Казачок", оказался весьма удачным! И вот в одну из ночей, в помещении Дома культуры Степнянского зерносовхоза, начинается запись концерта…

Итак, звучит вступление – бессмертная мелодия Василия Павловича Соловьёва-Седого про город над вольной Невой, до которого Аркадий "никак не может добраться"… И как звучит! С первых аккордов ясно, что на этот раз Аркадия сопровождает самый что ни на есть "классический" аккомпанемент, построенный на изысканном сочетании фортепиано и аккордеона. Похоже, что подход организаторов концерта к "музыкальной концепции" оказался совершенно противоположным тому, что был в Тихорецке! Хотя, на самом деле, здесь тоже не было вовсе никакого "подхода"… Просто собрали тех музыкантов, что оказались под рукой, а получилось вдруг неожиданно для всех очень удачно. И вот в таком камерном, но всё же богатом по звучанию, сопровождении Аркадий Северный начинает концерт:

Комиссионный

решили брать,

Решил я мокрым

рук не марать,

Схватил я фомку,

взял чемодан,

А брат Ерёма взял большой-большой наган!

Конечно, всем слушателям сразу запомнилась эта песня, моментально вошедшая в золотой фонд блатной классики. Но и все остальные тоже – были на уровне. Жаль вот только, что получилось совсем немного – всего час звучания. Сколько песен было тогда спето – никто уже не помнит, а сохранившаяся фонограмма неоднородна как по звуку, так и по аккомпанементу, с явными следами монтажа… Впрочем, и то хорошо, потому что остальные записи, сделанные в станице Кущёвской, похоже, вообще не сохранились. А по воспоминаниям Николая Пушкарского, за те пять дней, что Аркадий провёл в Кущёвской, была сделана даже не одна, а несколько домашних записей под гитару. И кроме них было ещё одно, весьма примечательное мероприятие – концерт "для бомжей". В то время в Кущёвской работали на стройках тунеядцы, сосланные "на 101 километрик", – то есть, уже даже не любители, а почти что прямые герои Жанра. И конечно, Аркадий не мог не порадовать их своим пением.

Но вот уже закончена и кущёвская гастроль, и пора двигаться дальше… Но, к сожалению, нам так и не удалось точно узнать, как Аркадий покинул Кущёвку, и куда же он, собственно, отправился. Однако есть один весьма любопытный слух, который мы считаем нужным здесь привести. Рассказывают, что вскоре после кубанских записей Аркадия пригласили петь на пикничок к… партийному руководству Краснодарского края! Насколько это соответствовало действительности – трудно судить… Конечно, первый секретарь Краснодарского краевого комитета КПСС тов. С. Ф. Медунов, был именно тем человеком, от которого можно было этого ожидать. Удельный князь богатейшего южного края, причём (как позже про него писали), авторитет не только по партийной, но и по криминальной линии, живое олицетворение слияния партийной и уголовной элит… Но действительно ли пел Аркадий пред его сиятельным взором? Точных сведений нам, к сожалению, раздобыть не удалось. Может быть, так оно всё и было, а может, "партийное руководство", для которого пел тогда Аркадий, было не более чем каким-нибудь инструктором Тихорецкого или Кущёвского райкома КПСС. Которого позднее народная фантазия вполне могла превратить не только в Медунова, но и в "лично дорогого и любимого" Леонида Ильича Брежнева. Такие "былины" нам тоже доводилось слышать… И большинству из них, кстати, положил начало не кто иной, как сам Северный! Но об этом мы расскажем чуть позже, а пока вернёмся к Аркадию. Итак, нам не удалось получить информацию о его дальнейшем маршруте, однако предположения можно строить достаточно уверенно. Поскольку никто и никогда не вспоминал о том, чтоб Северный возвращался в Тихорецк, либо посещал иные города Краснодарского края или Черноморского побережья, – остается считать, что из Кущёвской Аркадий двигался всё в том же направлении. С гостеприимного Юга к родимому Северу. А всего в 70 километрах к северу от Кущёвской лежит город Ростов-на-Дону…

Ростов-папа! О пребывании Аркадия Северного в этом славном городе всегда ходили самые разнообразные слухи и рассказы. Правда, большинство из них было, конечно же, не более, чем мифами… Ведь визит на берега Дона полагался Аркадию просто-таки по закону жанра – ну как же легендарному шансонье после Одессы-мамы не побывать в Ростове-папе! И, вероятно, рассказы об этом должны были появиться в любом случае, независимо от того, что было на самом деле… Однако сейчас о пребывании Северного в Ростове стала всплывать уже довольно конкретная информация – с адресами и фамилиями действующих лиц. Но, к сожалению, нам пока ещё не удалось установить точную датировку и последовательность этих событий. Поэтому мы и позволим себе привести их здесь, после рассказа о Кубани, в соответствии с географической логикой того гастрольного путешествия Аркадия Северного …

Ростовчанин Александр Олегович Кожин рассказал нам, что Северный приезжал в Донскую столицу по приглашению известного ростовского бизнесмена Александра Соболева, который познакомился с Аркадием в Москве. Но вот когда? Знакомство вполне могло состояться осенью 1978 года; а сам визит в Ростов мог быть и той же осенью, – в тот период, о котором мы выше писали, как о "белом пятне" в биографии Северного; или в период самого начала 1979-го, о котором мы также пока не знаем ничего определённого. Или же… летом 1979-го, как раз после Тихорецка! И, скорее всего, напрашивается вывод, что Аркадий гостил в Ростове не один раз. У нас есть свидетельства о событиях, которые также могут быть совершенно неоднозначно истолкованы в части их датировки. Например, тот же А. О. Кожин приводит одну весьма интересную деталь: Северный жил тогда в гостинице "Интурист", а с ним была очень красивая женщина из куртизанок, которая его затем обобрала…. Эту историю вполне можно отнести к 1978 году, – может быть, именно отсюда и тянутся корни слуха о "Зине, укравшей деньги"? Но ведь с не меньшим основанием можно считать, что здесь идёт речь о деньгах, пропавших после тихорецких гастролей, о чём рассказывали многие, знавшие Аркадия. Мы уже упоминали об этом в предыдущей главе… Как видите, сюжет про женщину и пропавшие деньги всплывает в рассказах о жизни Аркадия в самых разнообразных вариантах. И, вероятно, подобные эксцессы действительно имели место неоднократно. Впрочем, все эти рассуждения уже смахивают на "детективное расследование", которое мы не находим нужным здесь проводить. Скажем только, что если Северный и был в Ростове-на-Дону несколько раз, события этих визитов давно уже перепутались в людской памяти.

Тем не менее, мы считаем необходимым привести на этих страницах немногочисленные подробности о пребывании Аркадия Северного в Ростове, которые нам удалось узнать. Может, и найдётся ещё какой-нибудь свидетель тех давних событий… Итак, судя по всему, ростовские гастроли растянулись у Аркадия не на один день, потому что очевидцы рассказывали про многочисленные его выступления. Часть их состоялась в ресторане "Казачий курень" на левом берегу Дона, а часть – в пивбаре "Театральный" (сейчас его уже не существует). Там Северный пел в сопровождении местного ансамбля, о составе которого мы знаем пока довольно немного. Известно, что в него входили Григорий Кулишевский, Славик Сигида, некий Вадим по кличке "Ас", игравший на ударных, а также скрипач по кличке "Копа". Прямо в зале велась запись, разыскать которую пока, к большому сожалению, не удалось… Есть и воспоминания, что Аркадий выступал в ростовском ресторане "Тополя". А ещё одна история гласит о том, как однажды Аркадий оказался в гостях у известного ростовского футболиста Сергея Андреева. С некоторыми очень незначительными, но весьма характерными подробностями. О которых мы здесь умолчим, потому как нет у нас никаких дополнительных подтверждений того, что всё было именно так. Хотя рассказывают ещё, что на этой встрече присутствовал также и знаменитый нападающий Виктор Понедельник. Может быть, он когда-нибудь что-то поведает об этом…

И есть ещё один рассказ о достаточно оригинальной истории, также связанной с Ростовом-на-Дону… В 150-ти километрах к северу от Ростова лежит станция Лихая. Так вот, рассказывают, что однажды на этой самой станции Лихой Аркадия Северного таки выломили прямо с поезда, и увезли в Ростов, чтоб он там, значит, попел для какой-то компании… Достоверность этой истории проверить, по-видимому, уже невозможно, и, наверное, не стоило бы её тут и приводить… Если бы не одна, интригующая деталь! Достаточно взглянуть на карту, чтобы понять, что снять Аркадия с поезда на Лихой – это значило вернуть его в Ростов! Ведь все поезда, прибывающие на Лихую с юга, идут из Ростова. А поезда, идущие с севера, дальше уже всё равно не могут миновать Ростов, и в таком случае снимать Аркадия с поезда просто не имело бы никакого смысла! Что ж это – действительно "никак не доехать до Ленинграда"? Какая-то мистическая материализация его кубанских фантазий об отставаниях от поезда? Гадать об этом мы, конечно, не будем. Но скажем лишь, что по той или иной причине, но летом 1979 года Аркадий действительно так и не уехал из Ростова-на-Дону в сторону Питера. Потому что следующий пункт его гастрольного турне по южным краям достоверно известен – это город Николаев. Правда, о пребывании Северного в этом черноморском городе сохранились лишь немногочисленные документальные подтверждения: пара фотографий и фамилия человека, у которого он тогда жил – Сергей Захарченко…

Но, что примечательно: если, действительно, именно таким вот маршрутом двигался Аркадий с Кубани – через Ростов и Николаев, – то конечной точкой его пути должна была оказаться Одесса. Всё по той же самой географической логике. Или, разве что, как в песне: "Он шёл на Одессу, а вышел к Херсону"…

Потому как последняя за эту поездку запись – концерт, во вступлении к которому Северный говорит следующую фразу: "…Мы специально приехали в Херсон с тем, чтобы сделать маленький концерт". И многие годы так и считалось: действительно в Херсоне, и действительно маленький… Со вторым утверждением, правда, получалась некоторая неувязка: если собрать песни со всех многочисленных копий, то набиралось их значительно больше, чем на один концерт, и не то, чтобы "маленький", а совсем наоборот. Но, как говорится, голь на выдумки хитра, и стали с чьей-то лёгкой руки считать, что концертов было два: один "маленький", минут на пятьдесят, а второй… В общем, всё, что в первый по времени звучания не лезло, считалось вторым. На самом же деле запись была одна, только нестандартной длины – на два часа. И лишь сравнительно недавно была найдена в полном виде. А то ли о находке, то ли о потере её оригинала рассказывают весьма туманную историю о внезапно нагрянувшем обыске на одну из одесских хат и о героическом побеге оттуда одного из присутствовавших вместе, значица, с этим самым оригиналом… Что-то, конечно, есть в этой истории. В начале восьмидесятых наши доблестные органы вплотную взялись за подпольную звукозаписывающую индустрию, и следы многих оригинальных записей теряются именно тогда. Но побег в те годы во время обыска, да ещё и с вещдоками… Это уж, извините, только в кино бывает.

Но вернёмся в Херсон, а, вернее, в Одессу. То, что Аркадий жил здесь всю вторую половину лета 1979 года, не вызывает сомнений. В конце июля Станислав Сафонов получил от Аркадия письмо, датированное 19-м числом (оно сохранилось). И в нем Аркадий сообщает, что живет у Владислава Коцишевского, на Чичерина*, 111; пишет, что бросил пить; а потом просит прислать для Коцишевского тихорецкую запись, на обмен или за плату. И о том, что вышеупомянутый "херсонский" концерт был записан именно в Одессе, сейчас уже тоже известно достаточно достоверно. Ни Коцишевский, ни Ерусланов так и не смогли вспомнить ни об одной записи Северного с "Черноморской чайкой" в каком-либо другом городе, кроме Одессы. Можно ещё предположить, что в организации данного концерта они оба не принимали никакого участия, и Северного пригласил кто-либо другой. Вспоминал же Вячеслав Андреев, что именно летом 1979 года ему довелось присутствовать на какой-то записи Аркадия, организованной одесским скульптором Вячеславом Головановым. А производилась она в одном из пионерлагерей, под Одессой. Что это была за запись, и сохранилась ли она – это, увы, так и осталось неизвестным. И вряд ли можно спутать Херсон с пионерлагерем. Но, как видите, "конкуренты" у Коцишевского и Ерусланова могли быть. В том числе и в Херсоне. Но поверить в то, что вместе с Аркадием в Херсон был вывезен и ансамбль в полном составе… Это совсем уж из области фантастики! Кстати, и сам Северный косвенно подтверждал, что концерт был записан в Одессе. Во время встречи с Владимиром Криворогом на перроне железнодорожного вокзала в Киеве на вопрос о новых записях он перечисляет все города, в которых в этом году были концерты. Ленинград, Одесса, Тихорецк, Кущёвка ("Кущинская" – так звучит из уст самого Аркадия) – Херсона в этом коротком списке, как видите, нет. И ещё одна очень любопытная фраза Северного из этого разговора, имеющая непосредственное отношение к "Херсонскому": "Мы задумали сделать что-то типа "золотого диска"…

И судьба распорядилась так, что последним концертом Аркадия Северного с "Черноморской чайкой", последней его записью в Одессе, оказался именно "золотой диск"… Альбом из самой отборной одесской классики, совсем не похожий на всё, что до сих пор делалось с этим ансамблем! Но ведь не думали же организаторы концерта, что запись, которую они делают, – это финальный аккорд всех "одесских гастролей" Аркадия Северного! Что других уже просто не будет… Скорее, наоборот, – были планы на какой-то новый проект или "цикл"… Ведь пора ж, наконец, было Аркадию Северному петь в Одессе за саму Одессу! Но… "Судьба во всём большую роль играет. И от судьбы далёко не уйдёшь" – как пел сам Аркадий. И если уж суждено ему было никогда больше не выступать в прекрасном городе у Чёрного моря, то, по крайней мере, "финал" получился действительно яркий…

Но если сравнивать этот "Херсонский" концерт с теми "одесскими концертами", которые Аркадий делал у Фукса… Кажется, будто не пять неполных лет прошло между ними, а все пятьдесят! И не только из-за разницы в оркестровках… Да, там была стилизация под чистый "одесский кабачок" начала века, а здесь "Черноморская чайка" делает "современное прочтение классики". Там была попытка максимально изобразить "старую Одессу", здесь – сегодняшнее воспоминание о той Одессе… И вот точно такая же разница слышится в самом исполнении песен Аркадием. Тогда весёлый и фартовый бродяга смачно делал под семиструнный звон одесские песенки, да так, чтоб нам там жить хотелось! Теперь – старый, потёртый жизнью одессит вспоминает, как это делалось в Одессе в безвозвратном тысяча девятьсот лохматом году:

…Одесса, мать-Одесса,

Вскормила ты меня,

Не помню ни бельмеса,

А трезвым не был я,

Одесса, мать-Одесса,

Мне без тебя не петь,

И лишь в Одессе-маме

Хочу я умереть!

Те же самые слова, но воспринимаются они совсем по-другому… Действительно – пропасть в пятьдесят лет. Как это было б красиво, если было бы правдой! Но Аркадий прожил всё это за пять…

И несётся вперёд скорый поезд "Одесса-Москва" – не удержать, не остановить. Разве что на несколько минут на какой-нибудь узловой станции. В Киеве, например. 30 августа 1979 года в последний раз Аркадий постоит на гостеприимной киевской земле. И даже не на земле, а на асфальте вокзальной платформы… Никто из встречавших Северного тогда не мог и представить, что видят они его в последний раз. Но кому-то вот пришла в голову идея взять с собой и фотоаппарат и магнитофон… Что можно успеть сказать за 10 минут стоянки? Ну, пусть не за десять – за пятнадцать, – по какой-то причине поезд ещё немного и задержали (на что Аркадий сказал свою коронную фразу "special for you"). Но всё равно – очень мало… И записывали ведь не для истории, а просто так, хохмы ради. Хотя и смеялись, что это всё "для программы "Время" делается. Каким-то чудом эта запись сохранилась – единственная в своём роде, на которой запечатлён голос Северного не на концерте, а вот так – "как в жизни". Сначала – на перроне, а потом и в купе поезда. Приветы и поручения друзьям, какой-то пустой трёп, а потом вдруг очень зло: "Пошёл он к бениной маме!" – об одном из своих нынешних "побратимов"… И опять – звон стаканов, куплет из одной песни, куплет из другой, конечно же – "Подол"… И снова неожиданное, словно отзвук какой-то давней, но не забытой истории: "Я никогда не присваиваю то, что не моё!.." Но вот разговор обрывается на полуслове, поезд трогается и, набирая ход, мчится к своей конечной станции...

"– Я вас спрашиваю – какой город?
– Ленинград, Аркаша!
– А какой год, Коля?
– Олимпийский!"
А. Северный и Н. Резанов, 24 февраля 1980 г.

Итак, 1 сентября 1979 года Аркадий опять прибывает в столицу нашей Родины – город-герой Москву… С какой целью и по чьему приглашению – мы, наверное, уже и не узнаем никогда. Известно только, что задержался он на этот раз в столице надолго, почти на полгода. Сперва он поселяется на квартире у Александра Георгиевича Рухлина в тихом районе Москвы, между Яузой и Лосиным островом. Улица Игральная, дом 5. И что примечательно – почти напротив медицинского центра с психоневрологическим диспансером. Случайное ли это соседство или нет – нам неизвестно. Хотя Рухлин утверждал в своё время, что Северный этой осенью в очередной раз пытался подшиться. Не в этом ли диспансере? Что ж, вполне возможно. Но, судя по всему, если и было такое, то не пил Аркадий совсем мало. Забегая немного вперёд, скажем, что у видевших его зимой остались прямо противоположные воспоминания о состоянии здоровья певца.

Надо отметить, что не так уж много сохранилось воспоминаний о том, чем же занимался Аркадий в начале этой осени, во время своего последнего приезда в Москву. В большинстве своём – разные глупые слухи, которым не место здесь. Есть какая-то вероятность того, что осенью 1979 года Северный заскочил на несколько дней в родное Иваново. И Шелег, и Коцишевский говорили о том, что Аркадий возил своей сестре лекарства домой, когда она серьёзно заболела. Но приводили они совершенно разные даты. А ведь явно Северный бывал у своих родных не один раз, мог и сейчас заехать. Вот и ивановские родственники Аркадия: двоюродный брат Борис Павлович Соловьёв и племянник Вячеслав Львович Звездин вспоминают, что последний раз он был в Иванове незадолго до смерти. И больше, к сожалению, нет никаких фактов, которые говорили бы "за" или "против" этой версии. Разве что одна фраза, сказанная на перроне киевского вокзала: "переночуем мы уже в другом месте". Именно: "переночуем". Так, словно, действительно, транзитом в Москве. Если он заранее намеревался где-то осесть на несколько месяцев, то логичнее было бы сказать "будем жить". Впрочем, повторимся, что это уже просто наши догадки. Хотя недаром предыдущую главу мы назвали "Время прощаний"… Всё-таки было бы весьма символично, если б такая поездка состоялась именно в этом году…

Известно, что этой осенью, точно так же, как и год назад, было организовано несколько подпольных концертов Аркадия в различных московских ресторанах. В чём, кстати, снова принимал участие и уже знакомый нам Л. В. Орлов. К сожалению, достоверных подробностей о тех концертах почти не сохранилось. А молва уже с давних пор приписывала им характер самой "крутой мафиозности". Ясно, что туда приглашались не совсем "простые советские люди", но вот что конкретно лежало в основе тех слухов – трудно сказать… Может, всё те же байки о "знакомстве с большими людьми", дошедшие в итоге и до совсем фантастических мифов, например о "высочайшем" интересе и приглашении в "придворные шансонье" для партийной или криминальной верхушки? Вот что писал об этом всего через полтора года Рудольф Фукс: "Удрал он от этой мафии назад в Питер, но у мафии, как и положено, руки длинные – разыскали, стали на самолётах в Москву возить на ночники и назад – полумёртвого, но с деньгами. Очевидно, не было у мафии без него веселья. Неделю воруют у народа, у государства, сами у себя, а к выходному – подавай им Аркашу с блатными песнями, очень уж охочи до них были милицейские и гебешные чины, охранявшие мафию. Да и "партейцы", в мафии состоявшие, обожали Аркашин талант".* Разумеется, нельзя всерьёз воспринимать эти слова Фукса, который во время описываемых событий находился уже по другую сторону океана, и информацию мог черпать только из слухов, дошедших до него Бог знает через которые руки. Привели мы эту цитату лишь в качестве иллюстрации к тому, сколь стара и устойчива эта легенда…

Ну, а московские ресторанные концерты Аркадия Северного и безо всякой мафиозности можно назвать достаточно оригинальным мероприятием. Хотя, конечно, выступления в ресторанах были для Аркадия далеко не в новинку. Мы уже неоднократно приводили рассказы разных людей про подобные истории. И в Одессе, и в Киеве, и в Нарве, и в Ростове, и, конечно, в Питере, – к уже известным читателю воспоминаниям Владимира Ефимова и Валерия Шорина можно было бы добавить воспоминания С. Г. Калятиной о том, как Северный пел целый вечер на свадьбе её племянника в кафе на улице Крыленко; рассказ Владимира Лаврова о выступлениях Аркадия в ресторане "Баку", и много, много других… Где истину от легенд отделить уже практически нереально. Но, что характерно, все эти выходы на ресторанные подмостки получались у Аркадия спонтанно, экспромтом. Московские же выступления – это мероприятие несколько другого уровня. Ведь здесь заранее организуют площадку специально для Аркадия Северного, под заранее приглашённую публику. По разным туманным слухам, делались попытки и записать ресторанные концерты певца, но ни одной подобной записи до сих пор так и не удалось разыскать. Поэтому и достоверность их существования пока остается под вопросом… Впрочем, суть этих выступлений "для избранных" была совершенно в другом. "Лавэ-то мне нужны, ну миленький ты мой!" – как говорил об этом сам Аркадий. Вот и колесил он по всей Москве в поисках этих самых "лавэ", которые оседали большей частью не в его, а в чужих карманах…

В Москве ночные улицы

В неоновых распятиях.

У ресторанов умницы…

К концу года Северный уже жил на Юго-Западе у Анатолия Писарева, простого советского служащего, не крутого коллекционера и не музыканта, но любителя и почитателя творчества Аркадия. Они познакомились на одном из квартирных концертов Северного, куда Писарев был приглашён своим приятелем. Как вспоминает сам Анатолий Петрович, после нескольких дней знакомства Аркадий позвонил ему и попросил приютить на день. "День лежит, второй лежит, говорит, что очень плохо себя чувствует, был жалок и беззащитен. Увидев, что мы не подаём голоса протеста против его пребывания у нас, он ожил и стал парень свой в доску…" Забегая немного вперёд, скажем, что остался он здесь надолго, и квартира Писаревых оказалась последним из московских пристанищ Аркадия…

Однако же перемена "местожительства" никоим образом не изменила образ жизни певца. Ресторанные выступления Северного по-прежнему продолжаются… По воспоминаниям Писарева, какие-то неизвестные ему знакомые Аркадия устроили концерт то ли в кафе, то ли в ресторане на Кропоткинской улице. Сохранились и фотографии с этого концерта, с автографом Северного дочери Анатолия Писарева: "Наташа, когда-нибудь ты услышишь эти песни. Люблю тебя. С уважением А. Северный". Вот что вспоминает об этом концерте сам Писарев: "Когда он отправлялся на концерт, говорил: "Пойду попою! Немножечко. Но смотрите, чтоб вы обязательно были!". Пел он тогда здорово, хорошо, но администратор очень нервничал. В зале было трое военных, которые возмущались. Они пару песен прослушали и говорят: "Поёт какую-то белогвардейщину. Нам здесь не место". И ушли. Но это были какие-то посетители, которых, видимо, нельзя было выгнать заранее. А так все были люди свои".

Анатолий Писарев вспоминал и ещё об одном концерте Аркадия, организованном 31 января 1980 года в кафе "Печора", что на проспекте Калинина. И с этим концертом, надо сказать, связано несколько весьма интересных, и даже загадочных обстоятельств! Вот что рассказывал Писарев: "Зимой 1980 года пришли два приятеля и договорились о концерте Северного в кафе "Печора". Аркадий сказал нам: "Приходите обязательно, без вас петь не буду". Но мы опоздали… Когда мы раздевались, нам говорят: "Вы пришли, наверное, к Аркадию? А вы знаете, его забрали". …Поднимаемся на второй этаж, большой зал, музыка, столики. Ищем Аркадия… А рядом закрытый зал, у дверей стоят два мужичка. Вдоль стен на стульчиках сидят парнишки… ну, вы понимаете. Пять человек, и пили одну бутылку "Фетяски" на всех. Сидят истуканы эти, смотрят на нас. А мы смотрим на дверь. Вдруг Аркадий подходит к дверям, откуда-то он вынырнул. Наверное, из "31-й комнаты", где обычно гебисты бывали. Сопровождают его какие-то два паренька. Не глядя, прошёл в тот зал, потом оттуда вышли две девчушки и сказали, что его отпустили, и сейчас он будет петь… И вот Аркашка сразу запел "Господа офицеры". Входят люди и говорят: "Мы же вам говорили – не петь белогвардейские песни! Не петь уголовщину!" Тогда Аркашка стал петь "Тетю Хаю". Только они ушли, он начал по новой петь свои песни, которые им не по душе. Но они больше не появлялись, видно поняли, что бесполезно. Моя жена Валентина, конечно, очень нервничала, потому что при сложившихся обстоятельствах – все разойдутся, а мы домой опять с Аркашей, – за нами, конечно, может быть слежка… Но, слава Богу, когда всё закончилось, один парень подходит к нам, и говорит: "У меня сегодня день рождения, поедемте ко мне".

Но об этом же самом концерте есть и другой рассказ… Одним из организаторов концерта был Давид Григорьевич Шендерович – человек "широко известный в узких кругах" московского андеграунда. По свидетельству Шендеровича, в организации концерта ему помогал врач, который по долгу службы должен был контролировать санитарное состояние учреждений общественного питания Киевского района, в том числе и "Печору". За что впоследствии и пострадал. Плохо, стало быть, контролировал… А Шендерович, в свою очередь, был близко знаком с Константином Беляевым – ещё одним легендарным исполнителем того времени. И вот что рассказывали об этом концерте Давид Григорьевич Шендерович и Константин Николаевич Беляев, также, по его собственным словам, бывший в числе непосредственных зрителей:

"…Собралось где-то от тридцати до сорока человек. Для Аркаши играли: электрогитара, ударничек простенький, клавишные, ну и, пожалуй, всё. Аркаша стоял у стенки, ряды же были перпендикулярно к ней. Был выделен человек, который постоянно ему приносил водку, коньячок и кофе. Он должен был полностью обслуживать Аркашу, чего бы тот ни пожелал. Около кафе стояли две "Волги" с товарищами из органов. Потом эти товарищи засели в кабинете зам.директора и начали выдёргивать к себе на разговор разных людей, в том числе и Давида Шендеровича. Поскольку он организовывал вместе с врачом этот концерт, его попросили предъявить документ. Ну, он говорит: "Я – слепой, инвалид первой группы, всё равно я ничего не вижу – не нужно мне с собой документ таскать…" Записали с его слов данные о нём. Ну, конечно, выдернули и Аркашу, тоже с ним беседовали. Аркаша, когда вышел, сказал, что "меня товарищи вызывали и сказали, чтобы я не пел блатных песен. И поэтому я вам, ребята, сейчас спою "Стоял я раз на стрёме…". Естественно, что он начал петь то, что всегда пел – блатняк и всё такое. Всё, что он пел, записывалось на "Grundig" через пару микрофонов. Один микрофон стоял перед ансамблем, а второй стоял перед Аркашей. И он пел где-то чистого времени полтора часа. Были перерывы, фотографировали очень много… Был профессиональный фотограф из "Известий". В восемь часов начался концерт, а в одиннадцать пришёл мент, который стал всех вытурять из кафе".

Мы, конечно, не будем сейчас проводить скрупулёзное сличение деталей этих рассказов, поскольку совершенно ясно, что детали, по прошествии стольких лет, могли уже давно и изгладиться и спутаться… Но, тем не менее, эти рассказы оставляет очень много вопросов. Самый основной – абсолютно необъяснимое поведение гебистов, которые просто "фиксируют" концерт, но не принимают никаких конкретных мер воздействия к его участникам. И какая-то нарочитая смелость Северного. Знал, что ничего ему за это не сделают? Или всё равно уже было? А, впрочем, может быть, вовсе и не было этой фразы, о которой вспоминает Беляев… Просто пересеклись где-то в параллельных мирах две Легенды: Костя Беляев и Аркадий Северный. Встретились и разошлись, как в море корабли…

Но всё-таки какие-то странные отношения у Северного и КГБ, по-видимому, были. И вот теперь мы напомним читателям, что обещали дать окончание таинственной истории, произошедшей в Питере с официантом "Бегемотом", о которой говорил Валерий Шорин. Пришло время её, наконец, рассказать… Итак, вот что было дальше: "…Пришли мы в кабак, а он в отказ. Аркаша датый был, полез на него, я тоже встрял. Короче, всех замели в ментуру. Аркашка хоть и бухой был, но сообразил, не стал орать "Я – Северный", а сказал: "Дайте позвонить", и назвал номер телефона. Они, видать, поняли, что номер какой-то козырный, и соединили. Аркаша звонил Карпову, гебисту, который курировал гостиницы. Тот полковник, кажется, был. И, когда гебист приехал, Аркашку сразу отпустили, и даже кто-то ему вернул долг за того официанта. После этого гебисты во главе с Карповым увезли нас в гостиницу "Октябрьская", там у них было что-то вроде центрального поста. И Карпов говорит: "Нехороший ты человек, Аркадий. Столько времени не звонил, не давал о себе знать. Только и вспомнил, когда вляпался". Аркадий потом пел этим гебистам, и было видно, что им всем нравится его пение".

Ну что здесь можно сказать?.. Конечно же, в Комитете Государственной Безопасности прекрасно знали о существовании подпольного певца Северного – по долгу службы. А иные твердокаменные чекисты, наверное, и любили его творчество – уже по "движению сердца". Впрочем, это самая простая схема. А может, всё было и не так просто… Наверняка, такое безобразно популярное явление советской жизни семидесятых, как подпольная блатная музыка, кто-то в Комитете должен был курировать. То есть, отслеживать, а при необходимости – пресекать. А может, и "руководить" этим движением. В принципе, мы уже говорили, что блатное "фрондерство" вполне могло устраивать Систему, как альтернатива, отвлекающая от диссидентского протеста. До начала 80-х годов, по крайней мере, не особо-то его и пресекали… Что ж, как гипотеза, это выглядит достаточно логично, но соответствует ли оно действительности – мы не берёмся утверждать. Окончательно этот вопрос могут разъяснить только сами бывшие работники КГБ. Остаётся надеяться, что мы когда-нибудь этого дождёмся…

К концу 70-х годов массовое производство и распространение блатных записей постепенно приближается к "критической массе". Причём, это происходит не само по себе, а на фоне какого-то общего, если можно так выразиться, "противостояния" властям. Может быть, и не совсем осознанного, но тем не менее… Несмотря, на усиливающиеся репрессивные меры, в стране растут, как грибы после дождя, всевозможные диссидентские движения. В них принимает участие всё большее количество известнейших писателей, артистов, учёных… Всё выше и выше поднимают головы отечественные рокеры – концерты подпольных и полуподпольных ансамблей происходят почти открыто, при минимуме конспирации. Появляются немыслимые всего несколько лет назад молодёжные движения. А власть… Власть просто, видимо, не успевает проследить за всеми этими разношёрстными движениями, и не может пока разобраться – кто здесь вреден, а кто – "полезен". Меры принимаются, конечно, но только какие-то половинчатые. И только к тем "деятелям", которые или открыто выступают против, или чьи имена уже хорошо известны на Западе. А тем временем общество производит всё новых и новых "подрывателей" общественного строя, причём уже в массовом порядке. И до них просто не доходят руки. Они пусть и длинные, но до всех достать уже не могут. А блатные песни… Нехорошо, конечно. Но есть дела и поважнее. И потом – невозможно же изъять все магнитофоны и закрыть все рестораны! Пусть пока повеселятся… А потом посмотрим… Вожжи немного отпущены и кажется, что так оно и должно быть и будет уже всегда. И наши доморощенные "продюсеры" и "промоутеры" всё более и более распускаются, и начинают производить и распространять записи до сих пор немыслимые. Исполнители тоже не особо конспирируются… Хотя некоторым из них это аукнется уже очень скоро. И срока, пусть и не такие уж большие, придётся им отбывать от звонка до звонка. А в лучшем (лучшем ли?) случае – предложение эмигрировать, от которого нельзя отказаться. Но это всё будет чуть позже, а пока…

Но все эти исторические процессы в начале 1980 года находятся только лишь в стадии "формирования", и пока что никто не знает, чем всё это кончится… И, конечно, ни о чём подобном не задумывается Аркадий Северный, живущий на квартире своего нового московского друга Анатолия Писарева. Долгими зимними вечерами друзья коротают время за совместными кухонными "выступлениями" под гитару, фиксируя всё это для истории на простенький магнитофон "Комета", а позже – на специально приобретенный Писаревым старый ламповый "Grundig". Впрочем, Анатолий Петрович не занимался активным распространением этих записей, и долгое время они были неизвестны широкой публике. А главная примечательность тех записей заключается в том, что добрая половина их состоит из авторских песен самого Писарева. Причём, песен достаточно оригинальных. Часть из них написана в традиционном для Северного жанре дворовой лирики, а вот другая часть, похабная – весьма необычна! Конечно, похабщина для Аркадия – тоже далеко не новинка; но надо заметить, что здесь звучит нечто совершенно иное, нежели жизнеутверждающий половой юмор, обычный в Жанре. При кажущейся шутливости, скабрёзные песни Анатолия Писарева полны не цинизма даже, а какого-то мизантропического скепсиса… Но мы не будем пытаться в очередной раз привязать содержание этих песен к настроению Аркадия. Хотя бы потому, что во многих случаях его состояние во время исполнения, увы, не позволяет делать вообще никаких выводов…

Но, к сожалению, самая уникальная запись, сделанная у Анатолия Писарева, не сохранилась – запись, на которой Аркадий читал рассказы Бабеля! Ведь ещё в далекие годы "Музыкальных фельетонов" и других сценарных концертов Рудольф Фукс подумывал об организации таких чтений, да так и не собрался тогда замахнуться на классику… А теперь, в Москве, такая запись состоялась почти что экспромтом. Писарев вспоминает, что один знакомый принес ему том Бабеля, и Аркадий с жадностью на него набросился. Несмотря на достаточно большую по тем временам цену – сорок рублей, – книга была приобретена, и Аркадий тут же её надписал: "Анатолию Петровичу, Валюше, которая всем нравится не меньше, чем Анатолий. С уважением, А.Северный. Читайте и вспоминайте, если, конечно, я смог передать Вам Бабеля". После этого Анатолий Петрович и записал на целую бобину "ORWO" рассказы Исаака Бабеля в исполнении Аркадия Северного. Но… "Как он его читал! С таким подъемом, с таким одесским пафосом, с такой подачей! Я, помню, всё это записал… Но до сих пор жалею – пленки не было, и на ту бобину потом записали песни. Но эта запись до сих пор меня гнетёт, что я её не оставил. Это было что-то потрясающее".

Увы…

В конце 1979 года несколько домашних записей Аркадия было сделано и у одного из знакомых Анатолия Писарева – у Бориса Абрамовича Боярского. Назвать эти записи особо оригинальными, пожалуй, нельзя; по крайней мере, большая часть репертуара там состоит из песен, уже много раз перепетых Аркадием. Гораздо интереснее другое. Одна из этих записей была сделана для Юрия Бенциановича Давидова, друга Бориса Абрамовича. И вот с этой записью связана одна легенда, неизвестно как возникшая, но в течение более двадцати лет воспринимаемая всеми, как непреложный факт. Эту запись среди коллекционеров стали почему-то называть "У Юры-таксёра", а Юрия Давидова, соответственно, – считать тем самым питерским водителем такси, который присутствовал на первой записи Северного с "Жемчужными"! В рассказе об этом концерте мы уже вскользь упоминали про запись, которая упорно числилась посвящённой "Юре-таксёру". И вот только теперь, наконец, усилиями московского коллекционера Г. Е. Силкина удалось установить истинное происхождение этой записи. Что ж, мифов и недоразумений, связанных с названиями и "принадлежностью" концертов Аркадия Северного, стало немного меньше. Но весьма вероятно, что это разоблачение – далеко не последнее…

Впрочем, и это ещё не всё. Несколько реплик Северного на тех записях неожиданно заставляют нас обратиться ещё к одной легенде, – о том, что Аркадий Северный сам являлся автором каких-то песен.

Казалось бы, эта сказка уже давно обсуждена со всех сторон, и однозначно опровергнута. И, тем не менее, вариации на эту тему время от времени всплывают и до сих пор. Вероятно, нет нужды напоминать нашим читателям о словах Владимира Тихомирова прозвучавших в фильме Дмитрия Завильгельского "Он был почти что знаменит", – что Аркадий является автором песни "Здравствуй, чужая милая…" Сегодня вопрос об авторстве этой песни уже достаточно ясен, и в печати появились убедительные доказательства того, что автором является Анатолий Горчинский. Но в своё время рассказ Тихомирова вызвал самые разные мнения и суждения. Хотя особой почвы для дискуссий тут вообще не было. Ведь Тихомиров в своём рассказе ясно ссылался на то, что об авторстве ему поведал сам Аркадий… А уж о том, как товарищ Звездин увлекался художественным фантазированием на самые различные темы, очень хорошо известно! Мы сами неоднократно писали об этом на предыдущих страницах. И вот нам хотелось бы обратить внимание наших читателей на один любопытный момент.

Ни на одной из известных записей, сделанных до 1979 года, Северный ни разу не объявлял себя автором какой-либо песни. Более того, он сам неоднократно говорил, что никогда не присваивал чужих песен. Было неоднократно – "моя песня", "мои песни"… Однако в контексте такие слова однозначно воспринимались как "песни, мною спетые". И вдруг в 1979 году следует заявка на на уже упоминавшуюся "Чужую милую", потом – на "Вешние воды", которые он якобы написал "в 1951 году, когда пчел на даче разводил"... И, наконец, обратимся к тем московским записям, с которых, собственно, и начали весь этот разговор.

Итак, на записи у Бориса Абрамовича Северный совершенно уверенно объявляет, что "…будут спеты несколько моих песен и песен, которые написаны до этого, называемые так "Стиль клоунов". Я начинаю с песни моей, а потом уже перейду на "клоунов"; после чего поёт "Там в углу за занавескою…" А на состоявшейся примерно в это же время записи для Марины, сестры Рудольфа Антонченко (друга А. П. Писарева), Аркадий заявляет, что "в прошлом году, когда ехал на концерт, на кухне сочинил" песню… "Баллада о свечах"!

Что ж, после всего этого, вероятно, уже должна представляться совершенно ясной истинная цена всех "версий" об авторстве. Северный просто нашёл в дополнение к "австралийским гастролям" ещё одну благодатную тему для фантазий. И поэтому, наверное, нельзя всерьёз относится к тому, что на записи для Юрия Давидова, состоявшейся через несколько дней, Северный говорит буквально следующее: "Я хочу вам спеть песню, которую я написал своей Наташке…", и поёт "Наташенька, глотая пыль дорог…" Правда, мы так и не нашли в доступных нам источниках никаких сведений о хотя бы предполагаемых авторах песни "Наташенька", и об исполнении её кем-либо, кроме Аркадия… Так что вопрос пока остается открытым. Но мы всё-таки надеемся, что со временем будут найдены какие-то дополнительные материалы, позволяющие сказать – кто же написал эту песню.*

Однако московская жизнь Северного той зимой 1980 года не ограничивалась только ресторанными концертами и домашними записями. Стоит, пожалуй, упомянуть и ещё об одной интересной истории, рассказанной Анатолием Писаревым – о выступлении Аркадия на одном бардовском концерте! То есть, в среде, в общем-то, совсем не близкой Аркадию Северному… Хоть он и пел в свое время много "бардовских" песен, и сам был близко знаком с разными авторами-исполнителями, в том числе с Юрием Кукиным и Александром Лобановским. Но в 1980 году это движение переживало не лучшие времена – уже прошла пора, когда авторская песня была в авангарде того "несогласия" с Системой, о котором мы говорили выше. К началу 80-х многие "барды", к сожалению, стали страдать конформизмом, самоцензурой, и уходом в мелкотемье… С чем, конечно, было совсем не по пути Северному – подпольщику и нонконформисту по определению. Впрочем, сам он, в отличие от Владимира Высоцкого, никогда не высказывал своего отношения к бардовскому движению. Но, как бы там ни было, факт появления Аркадия Северного в "КСП" интересен сам по себе. Правда, выступление там у Аркадия получилось весьма своеобразным… Вот что рассказывал об этом Анатолий Писарев: "В промозглый вечер мы с Аркадием, взяв гитару, садимся в такси, едем куда-то к чёрту на куличики, по приглашению знакомых Аркадия. Приезжаем в полуподвальное помещение, довольно-таки большую комнату. Человек пятнадцать молодёжи, среди них актёр Кокшенов. Поёт какой-то картавый паренёк. Мы с Аркадием посидели на кухоньке, попили горячего чайку. При этом Аркадий не выпил ни грамма горячительного и был абсолютно трезв. А когда он трезв, то очень строг к исполнителю и песне. Морщился, морщился Аркадий, потом берёт гитару и говорит: "Сейчас посажу всех на жопу!" Входит в комнату, я за ним, и как дали в две гитары "Над Доном угрюмым идём эскадроном!" Он так запел, что аж стены задрожали. А у них челюсти отпали! И больше в тот вечер картавый голос уже не звучал". В дополнение к этому рассказу Анатолий Писарев приводил ещё одну любопытную деталь: когда присутствовавшие на вечере гитаристы попытались подыграть Аркадию, тот обернулся и грозно произнес: "Ты ритм можешь держать, Сеговия? Ты четыре такта можешь сделать, Иванов-Крамской?"*

Надо, кстати, заметить, что Москва 1980 года от Рождества Христова уже начала в это время готовиться к Олимпиаде, и оставаться в этом городе Аркадию, при его-то образе жизни, было достаточно опасно. Для того, чтобы во всеоружии встретить это эпохальное мероприятие, власти предержащие затеяли грандиозную чистку столицы от различных элементов, которые своим видом или поведением могли помешать празднику. Нет – бомжам и диссидентам! И хотя, с одной стороны, Северный вроде как и не подпадал под эти определения, но, с другой стороны… Было бы желание (у властей), а статья всегда найдётся подходящая. Впрочем, сам-то Аркадий, скорее всего, ни о чём подобном и не задумывался. Ведь у него уже сложилось вполне определённое мировоззрение, о котором мы, так или иначе, уже неоднократно говорили на предыдущих страницах… Мировоззрение, для которого, пожалуй, до сих пор не существует научного определения, и есть только народное слово, родившееся как раз в те времена – "пох..изм". Чисто русско-советское явление, не укладывающееся ни в какие в традиционные рамки – ни анархизма, ни кинизма, ни нигилизма, ни хиппарства… И Северный, в общем-то, был в этом лишь особо ярок, но далеко не уникален. Впрочем, не стоит, наверное, устраивать здесь философские трактаты о социально-этических феноменах периода заката развитого социализма. Как бы там ни было, Аркадий покидает Москву. С какими чувствами – об этом, конечно, можно только гадать. По свидетельству Анатолия Писарева, Аркадий за всё время их знакомства ни разу не выказывал особого желания уехать в Питер… Так что неизвестно, что звучало тогда в душе у Северного: "Здравствуй, Невский! Здравствуй, Кировский! Здравствуй, чудная Нева!..", или "…вновь с головою браться за старое, в хмурый и злой Ленинград…"

Олимпиада бывает не каждый день. В отличие от США и примкнувших к ним другим странам "свободного мира", питерские коллекционеры и любители блатного фольклора решили не бойкотировать это событие, но по-своему отметить. С участием, разумеется, Аркадия Северного, так вовремя приехавшего в родной город.

Впрочем, "отметить Олимпиаду" – может быть, слишком категоричное заявление… Ну, какая особая "отметка" в том, что во вступлении к новому концерту, записанному 24 февраля 1980 года, Николай Резанов на вопрос Аркадия "А какой год, Коля?" отвечает: "Олимпийский!" Собственно, Коля и не мог ответить ничего другого, потому что этот "олимпийский год" навяз тогда в ушах у всей страны… Да и это определение было ещё благом, потому что до того были сплошные "третьи решающие" и "четвёртые определяющие" года пятилеток, год "юбилея великого Октября" и прочая, прочая, прочая… Так что реплика Резанова вполне понятна. Больше про Олимпиаду во всём концерте нет ни слова, но, тем не менее, этого оказалось достаточно, чтобы в будущем этот концерт стали называть "Олимпийским".

Но не всегда. Иногда ещё – "Трезвость"… Про путаницу в названиях концертов мы говорили уже не раз. И здесь как раз ничего удивительного нет. В этом концерте много других, гораздо более непонятных моментов. Например, почему играющий в этом концерте ансамбль из ресторана "Приморский" никак себя не назвал? А ведь он состоял, за исключением скрипача, из музыкантов, уже не раз выступавших как "Братья Жемчужные"! Но опять, как и в случае с "Божьей обителью", популярный лейбл почему-то остаётся невостребованным. Там хоть было изобретено другое название, а здесь вообще никакого… Вот и пришлось его выдумывать самим слушателям. И получилось почему-то именно "Трезвость". Хотя само это слово вообще не встречается в концерте, ни в качестве "заглавия", ни в качестве имени ансамбля…

Впрочем, о "Трезвости" можно, по крайней мере, строить догадки. Например, вполне возможно, что такое название родилось из первой, "антиалкогольной" песни:

Мы с Серёгою попили,

Протрезвились, и решили,

В рот сей гадости не брать

Лет так-этак двадцать пять…

Но что бы значила такая песня? А последние слова: "И теперь мы о ней позабыли, о заразе, на целый год…" Ведь они многими были приняты за чистую монету! В том числе и В. И. Кингисеппом, который на полном серьёзе рассказывал когда-то одному из авторов книги, что Аркадий незадолго до этого подшился на год, но почему-то сорвался, и… Всё трудней и трудней разобрать, где кончается реальность и начинается Легенда. Казалось бы, чем ближе к нашему времени, тем должно быть яснее и проще, но как в каком-то сюрреалистическом фильме всё наоборот, всё перепутано – сон и явь, быль и сказка, правда и ложь…

Вероятно, мы уже не найдём ответа на все загадки концерта, состоявшегося в тот февральский день 1980 года на квартире Владимира Раменского, – последнего, записанного с ансамблем концерта Аркадия Северного… Концерта, необычного даже самим репертуаром! Ведь судя по рассказам обо всех предыдущих записях, сам Северный практически никогда не принимал активного участия в подборе песен. А здесь почти треть репертуара – это привезённые лично Аркадием из Москвы песни Анатолия Писарева! А песен Владимира Раменского почему-то совсем мало. И долгие годы всеми любителями творчества Северного эти писаревские творения числились за Раменским… Но это не удивительно, поскольку авторство песен на концерте объявлено не было. Кстати, забегая вперёд, скажем, что позже Анатолий Писарев по этому поводу обращался к Аркадию за разъяснением. Но никакого вразумительного ответа не получил. Вот и ещё одна загадка…

И никаких рассказов, хоть как-то проливающих свет… Воспоминания участников концерта крайне скупы, да и касаются в основном технических подробностей – например, о настройке пульта, сбитой Тихомировым… Почти ничего не добавляют и фотографии, сделанные в те дни. На одной из них практически все основные действующие лица: Гена Яновский, который уже находится под следствием за "сопротивление властям", Коля Резанов с тамбурином на шее, сам Аркадий… Ещё Борис Нусенбаум, Владимир Раменский, Николай Корниенко, Гена Лахман, "гитарист" Маклаков, Тихомиров… А вот ещё групповой снимок: Валентин Мироновский со своей подругой Татьяной, Елена и Владимир Раменские, Геннадий Солдатенков – "Дед", Аркадий… Рядом с ним – Тамара-джан со своим водителем, а также Николай Корниенко, ну, и собачка Юнона.

Многие улыбаются. А чего грустить? Концерт сделан, кругом свои, хорошие люди, на столе не пусто… И никто не подозревает, конечно, что это – последняя оркестровая запись Аркадия. И фотосъемка рядом с Аркадием – тоже, наверное, для многих последняя… А пока для большинства это просто рядовая запись. Так, собрались, чтобы немножко деньжат подзаработать. Поиграли и разошлись: "Созвонимся, если что". У всех свои дела, работа, семьи. Вернее – почти у всех… "Аркадий, а ты – куда сейчас?". А действительно – куда? В последнее время он и сам уже не мог толком ответить на такой вопрос. "Я ещё сейчас не знаю – куда я уезжаю… То ли в Одессу, то ли в Магадан, то ли в Калугу. Но только не в Мелитополь, где на мне надели халат". Эта тихорецкая "хохмочка" приобретает теперь всё более и более простой и однозначный смысл.

А уже начало марта. В Ленинграде ещё зима, но всё-таки пахнет весной. Пусть даже и не в натуре, а лишь в воображении людей, стосковавшихся по весне… Хочется любить и жить. На квартире Владимира Раменского идёт запись обычного домашнего концерта… Ни сценария, ни программы, ни названия, а просто: "Вот тут собрались все друзья: Аркаша, Володя Тихомиров, Володя Раменский. Редко мы видимся очень, очень редко…" А магнитофон крутится, и беспристрастно фиксирует всё, что будет спето и сказано в этот вечер… Один из последних питерских вечеров в жизни Аркадия, проведённых у микрофона.

Что же было спето и сказано в этот раз? Ничего особенного… Кроме одного, совсем не музыкального момента. Может быть, и не стоило бы здесь касаться посторонних тем, но эту просто нельзя не затронуть… Аркадий давно уже доказал, что в исполнительском мастерстве он на голову выше большинства деятелей официальной эстрады, а здесь он вместе с Резановым демонстрирует, что гораздо выше многих "творческих интеллигентов" и в гражданской позиции! Ну кто из них осмелился бы в душном 1980-м году доверить магнитной ленте слова лояльности самому страшному врагу Системы – Солженицыну?! Ведь и гораздо более безобидная "антисоветчина" – "А у Брежнева на грудь медали вешать некуда…", – которую Аркадий ещё до этого записал у Анатолия Писарева, очень редко у кого заходила дальше кухонного шёпота… А здесь, на записи у Раменского открыто звучит: "Он Солженицына ругает, ты знаешь?" – "Что вы говорите? Тогда в тиски его нужно". – "Мы сразу потеряли к нему уважение".

Без комментариев…

Но это всё же концерт, а не митинг, и здесь больше говорят о музыке… О песнях… И чем ближе к концу, тем всё чаще и чаще звучит имя Сергея Есенина. "Аркаша! Давай выпьем за то, чтобы мы не кончили жизнь, как Серёга Есенин…", – говорит Николай Резанов, и звучат бессмертные есенинские строки "До свиданья, друг мой, до свиданья"… И почти сразу Раменский – "Как хотел бы я стать Есениным". А заключает вечер неожиданно вспомнившаяся Аркадию песня московского друга Анатолия Писарева. Песня, начинающаяся есенинскими строками…

Разбуди меня завтра рано,

О моя пострадавшая мать!

Знаю я, ты страдала немало,

Не хочу, чтоб страдала опять.

– – – – – – – – – – – – – – – – – –

Разбуди ты меня, как в детстве,

Наклони надо мною лицо,

Коль всё это не станет мне песней,

Значит, умер уже я давно.

Такая вот стилизация в духе многочисленных лагерных переделок и подражаний Есенину… Ведь решил же Аркадий свою последнюю запись у Раменского почему-то закончить именно так. "Коль всё это не станет мне песней, Значит, умер уже я давно"… Давно уже нет ни Северного, ни Раменского, но раз до сих пор живут их песни и остались они в людской памяти, значит, живы и Володя с Аркадием. Где-то здесь рядом, совсем недалеко от нас.

Однако, видимо, что-то не так уж гладко сложилось у Аркадия в Питере в тот приезд… Поскольку 8 марта 1980 года он вновь оказывается в Москве, у Анатолия Писарева. "Вернулся и говорит, что без нас он жить не может… Показал, что он может сложиться и спать на табуретке. Только, говорит, ради Бога, не выгоняйте меня. В общем, приехал весь в раздерганных чувствах. Так обычно не приезжают из родного города, от друзей… Я спросил его: Аркаша, что такое? – но он ни о чём не распространялся" – так рассказывает об этом приезде в Москву Анатолий Петрович… А 12 марта – день рождения Аркадия. И Писаревы постарались в этот день устроить ему праздник. "Накануне дня рождения Валентина сказала: "Аркадий, подарков никаких дарить тебе не будем. У тебя ведь нет дома. У тебя даже нет стеночки, куда поставить подарок. Так что справим мы тебе день рождения в ресторане – это и будет нашим подарком". Ну, конечно, он согласился. Так и сделали в ресторане "Дружба". Было человек 12 гостей. Аркадий был очень доволен, но он хотел ещё и петь. Он, вроде, там уже раньше пел, как он сам рассказывал. Но в этот раз администратор ему не разрешил".

…Публичное выступление Аркадия Северного в последний его день рождения не состоялось…

Третье апреля 1980 года. Аркадий вновь собирается в Ленинград, – 4-го числа день памяти отца, и должны, по традиции, собраться все четыре брата Звездиных: подполковник Советской армии Лев, работник исполкома Валентин, рецидивист Михаил, и… Аркадий. Которого мы не рискнем награждать здесь какими-либо титулами и эпитетами, дабы не впасть в расхожие штампы типа "король подпольной песни". "Аркадий Северный" – это давно уже само по себе стало титулом… И буквально перед отъездом Аркадий в последний раз споёт для Писаревых. А завершит он этот импровизированный концерт опять-таки есенинской песней. "Отговорила роща золотая…"

Случайность? предчувствие? или веление свыше?..

Каким-то чудесным образом именно эта запись оказалась последней. Последней из сохранившихся, потому как по свидетельству Валерия Шорина Аркадий ещё не единожды пел в Питере, а что-то, вроде как, даже и записывалось. Только вот – где сейчас эти записи?.. Хотя, может быть, и к лучшему, что они не нашлись? Бог весть…

В последний раз Писаревы увидят Аркадия в окне поезда "Красная стрела". 23 часа 55 минут, сигнал, гудок… и поезд отходит, унося Северного в последнее в его бродяжьей жизни короткое путешествие…

После приезда из Москвы Аркадий практически дневал и ночевал у Валерия Шорина, на Анниковом. А куда ещё было ему пойти… И зачем? Из квартиры никто не гонит, на кухне аж два холодильника, набитых под завязку и дефицитными продуктами и… Впрочем, дело, конечно же, никак не в холодильниках. Просто надломилось что-то в душе окончательно. От безысходности и бессмысленности своего существования. И уже изменить ничего нельзя. Даже если и очень захочется… Как ни парадоксально это покажется, но можно сказать, что под конец своей жизни Аркадий стал полностью свободным человеком! Ведь практически он мог делать всё, что хотел, и был совершенно независим в своих поступках и суждениях. Судьба (правда, сам он к этому тоже достаточно хорошо приложил руку…) лишила его всего того, что ценят в любом, даже самом "демократическом" обществе – семьи, дома, работы. И взамен дала ему свободу. Но какую? И от чего – свободу? Нужна ли была Аркадию такая вот почти абсолютная, но какая-то "абстрактная" свобода? Наверное, всё-таки, нет… Ведь есть ещё в этом мире и такие чувства как любовь и дружба, да и просто обычные людские привязанности… И есть другие люди, которые так же, как и ты, живут здесь же и сейчас.

Вспоминает Софья Калятина: "…Я сижу на работе – раздаётся звонок. Аркадий приехал. "Софа, я не могу забыть, как я у вас жил, видеть тебя очень хочу". Я говорю: "Нет, Аркаша. Два года, потраченные на тебя, слишком дорого мне обошлись. Больше я себе этого не позволю". Потом мне он говорит: "Может быть, ты мне конфет достанешь?" Я работала – могла достать для дочки. Я говорю: "Нет, Аркаша. Я просто не пойду на свидание с тобой". Он: "Ну что ж, очень жалко, прости меня". И я говорю: "И ты прости, но я не могу повторить всё, что было. Мне не под силу это". Проходит три дня. Раздаётся звонок тёщи. "Софья Григорьевна, Аркаша умер".

Аркаша умер… Вот, казалось бы, и всё. Пора ставить последнюю точку. Но мы всё-таки рискнём ещё на какое-то время задержать внимание наших читателей.

Потому как судьба, видимо, решила "выдержать жанр" до конца, и смерть Аркадия Северного стала такой же неотъемлемой частью Легенды, как и вся его жизнь… Мы, разумеется, имеем в виду не только многочисленные народные предания, но и рассказы людей, достаточно близко знавших Аркадия. Все они по-разному рассказывали о его последнем часе… Но ведь дело в том, что ни Софья Григорьевна Калятина, ни Сергей Иванович Маклаков, не говоря уже об остальных, не присутствовали лично при кончине Северного. Они просто по-своему пересказали то, что говорили им другие люди. Причём даже и не обязательно находившиеся возле Аркадия в этот день. Но ведь был и непосредственный свидетель тех печальных событий – Валерий Шорин, воспоминания которого мы и хотим здесь привести. Они, конечно, отличаются от ставшей уже "канонической" версии, но это – единственные найденные на сегодняшний день свидетельские показания…

"Вечером 10 апреля мы сидели, как обычно… Аркадий стал петь песню "Пара гнедых". И вдруг неожиданно остановился и говорит: "Гроб стоит". Мы ему – "Да ну, Аркаша, кончай". Он замолчал и больше уже не пел…

А наутро мы встали рано, мне надо было на точку к девяти часам. Аркаша пошёл в ванную бриться, потом вышел и говорит: "Не могу. Кривой, что-то хреново мне". Я ему: "Так, может, вмазать?" Налил я ему рюмку, он выпил. Вроде, ему полегчало, пошёл побрился, выходит, сел за стол, налили мы ещё по рюмке, закурил он… И вдруг вижу: глаз у него куда-то в сторону поплыл, рот перекосило, сигарета выпала и слюна потекла. Рука затряслась и повисла. Я: "Аркаша, что?" – а он и ответить не может. Я отнёс его на диван – он и весил-то 30 кг с ботинками…"

Но мы всё-таки вынуждены прервать монолог Валерия Шорина, так как считаем неуместным приводить здесь все натуралистические подробности кончины Аркадия. Ни к чему это. Клиническая картина тяжёлого инсульта, постигшего певца, и так достаточно ясно видна даже и неспециалисту… А дальше происходило всё так, как, к сожалению, у нас очень часто бывает. Вызвали "скорую" – ехала целый час… Паралич, необходимо госпитализировать – так нужен сопровождающий… "Скорую" пришлось вызывать несколько раз, пока, наконец, со всевозможными проволочками, Аркадия всё-таки не отвозят в ближайшую больницу им. Мечникова. Шорин узнает об этом уже только вечером. Он так и не смог утром дождаться решения врачей и ушёл на работу, оставив Аркадия на попечение присутствовавших в квартире женщин.

Что там происходило за время его отсутствия – можно только гадать… Да мы и не задавались целью документально точно восстановить все мельчайшие подробности этого дня. Ведь, что бы там ни было, но факт остаётся фактом: поздно вечером 11 апреля Шорин звонит в больницу, чтобы узнать о состоянии Аркадия. Ему отвечают: "Лежит в реанимации. Состояние тяжёлое". А ранним утром 12 апреля в ответ на очередной звонок прозвучали слова: "Аркадий Дмитриевич Звездин скончался сегодня в 1 час 15 минут".

Смерть Аркадия оказалась полной неожиданностью для большинства его ленинградских знакомых. Но мы не будем писать шаблонные фразы про боль и недоумение, охватившие всех; ведь смерть – это не только скорбь, но и неизбежные хлопоты по организации похорон… И в первый момент никому даже не приходит в голову, что этими вопросами заниматься просто некому. Все родственники певца – или находятся неизвестно где, или давно уже стали "бывшими". А месткома, который бы взялся участвовать в похоронах Аркадия Северного, просто не существует в природе… Тем не менее, усилиями В. Раменского, Д. Калятина и В. Андреева довольно быстро удаётся собрать необходимую для похорон сумму денег. А Вячеслав Андреев, кроме того, берёт на себя полностью все организационные дела и подключает также своих знакомых из сферы ритуальных услуг. В основном только благодаря ему и удаётся вполне достойно проводить в последний путь героя нашего повествования.

Прощание… Сначала – морг больницы им. Мечникова, куда пришли самые близкие родственники и друзья Аркадия. А затем – Крематорий. Здесь народу было уже гораздо больше. По воспоминаниям очевидцев – от нескольких сотен до нескольких тысяч пришло. Только на фотографиях запечатлено никак не меньше ста человек, а ведь не все попали в кадр. Кто-то пока ещё ожидал в вестибюле, кто-то просто стоял на улице… Весть о смерти Аркадия в мгновение ока разнеслась по просторам Союза и собрала вместе людей из многих городов необъятной страны. Большинство даже и не знало друг друга. И, может быть, потому впоследствии появились рассказы о присутствии на похоронах разных "значительных лиц", провожавших Аркадия в последний путь. Например, первого секретаря Ленинградского Обкома партии товарища Романова и чемпиона мира по шахматам Анатолия Карпова. Думается, что если бы и было такое, то, наверное, всем бы запомнилось… А если по правде – добавился просто последний штрих к Легенде, из всё той же серии интереса влиятельных персон к личности Северного… Хотя, какой там интерес! Разве что могли прислать кого-нибудь в звании майора (не выше), чтобы проследить – что там и как. Да и то навряд ли… Чего бояться-то? Речей над гробом? Да их, практически, и не было. Сначала, как и положено, прочитала заранее заготовленную речь служащая Крематория, какие-то дежурные слова: отец, брат, родился, учился… Только вот вместо проникновенных фраз о славном трудовом пути усопшего совершенно неожиданно прозвучало: "Самородок, Народный артист…" Увы, только здесь и удостоился Аркадий таких слов из уст "официального" лица, и то лишь благодаря Славе Андрееву, помогавшему составлять эту поминальную речь, и тем самым всё-таки нарушившему традиционный казённый порядок…

По-своему попрощалась с Аркадием и Софья Калятина. И хотя сказала она не совсем то, что обычно говорят на похоронах, и не совсем то, что хотелось бы услышать большинству присутствовавших, но сказала всё-таки достаточно искренне и от чистого сердца. Вот что она сама вспоминает об этом: "Народу масса была, но выступали мало кто, человека два-три. Я тогда сказала: "Утром сегодня с тобой прощалась твоя жена Валя, теперь прощаемся мы. Прости, что не смогли удержать тебя. Тебе природа дала всё: голос, обаяние, ум. Но ты не смог использовать это, как было нужно, и пошёл не по тому пути. Сегодня собралось здесь очень много народу, но я не могу сказать, что это твои друзья. Среди них есть немного твоих друзей, а в основном – друзьями твоими они никогда не были. С их помощью ты погибал…" Ребята, конечно, на меня за это рассердились. И, вот, когда его положили в гроб, кто-то договорился, чтобы поставили вместо прощальной музыки "Сладку ягоду". Это, конечно, было очень сильно…"

Этим "кем-то" вновь оказался Вячеслав Андреев. Договорившись с персоналом Крематория, он принёс на похороны магнитофон с записью голоса Аркадия. И в тот момент, когда были уже произнесены все слова и закончились все прощания, вдруг откуда-то сверху раздалось:

Сладка ягода в лес поманит,

Щедрой спелостью удивит.

Сладка ягода одурманит,

Горька ягода отрезвит…

Ой, крута судьба, словно горка,

Довела она, извела…

Сладкой ягоды – только горстка,

Горькой ягоды – два ведра…

"Погребая умерших, износите их с псалмами"… Ну какие могли быть псалмы в ритуальном зале ленинградского крематория в году от Рождества Христова одна тысяча девятьсот восьмидесятом и от Великой Октябрьской социалистической революции шестьдесят третьем? И не Священник и не прощальной молитвой, а сам Аркадий провожает себя в последний путь "Сладкой ягодой"…

"Кая житейская сладость пребывает печали непричастна; пая ли слава стоит на земли непреложна; вся сени немощнейша, вся соний прелестнейша: единем мгновением, и вся сия смерть приемлет, но во свете, Христе, Лица Твоего, и в наслаждении Твоея красоты, его же избрал еси, упокой, яко Человеколюбец". Прости нас, Господи, за грехи наши!

***

Широкая общественность смерти Аркадия Северного просто не заметила. В отличие от смерти Владимира Высоцкого, несколько месяцев спустя всколыхнувшей всю страну. Единственная статья его памяти вышла только в эмигрантском "Новом Русском Слове" за подписью Рувима Рублёва. Именем Северного не названо ни одной улицы и ни одного корабля. Что поделаешь – такова судьба Легенды. Вы можете представить себе ракетный крейсер "Александр Калиостро" или же океанский лайнер "Иеронимус Мюнхгаузен"? Вот разве что назовёт так какой-нибудь чудак свою яхту… И понесётся по волнам через Цимлянское море проплывом "Аркадий Северный", Советский Союз, шестая дорожка…

2002-2006, 2007 г.

* Р. Рублёв, "Король подпольной песни", "Новая газета", №56, май-июнь 1981 г.

* Лидия Валентиновна Иванова, мать Елены Раменской вспоминала в 1994 году, что Владимир Раменский написал по просьбе Аркадия стихотворение, посвящённое его дочери – "Наташенька". Однако, тогда же она называла в числе песен, написанных Раменским, "Поручика Голицына" и "Сладку ягоду". Что, к сожалению, не придаёт особой достоверности её словам…

*Напомним читателям, что Андрес Сеговия и Александр Михайлович Иванов-Крамской – мастера и авторы школ игры на шестиструнной гитаре. Сам же Аркадий до конца жизни играл только на семиструнной

* * *

АВТОРСКОЕ ПОСЛЕСЛОВИЕ

Дмитрий Петров: Итак, книга об Аркадии Северном, которую мы так давно обещали, наконец-то увидела свет. И теперь, хотелось бы высказать некоторые мысли, которыми для меня подытоживается этот труд...
Возьму на себя наглость, сделать это отдельно от соавтора и инициатора создания книги, Игоря Ефимова.
Мысли в тексте книги мы согласовывали и приводили к общему знаменателю..., а теперь уж каждому лучше изложить свои соображения по отдельности. Игорю Ефимову, разумеется, тоже найдется, что сказать; а пока я выступлю со своей парой слов. Поскольку некоторые вопросы надо разъяснить именно сейчас...
Так вот. Книгу нашу, конечно, я не считаю идеалом, и прекрасно понимаю, что она не дает ответа на многие вопросы. Многие места биографии Аркадия Северного так и остались "белыми пятнами", многие факты, приведенные нами, могут быть истолкованы совершенно неоднозначно, а многие - могут быть просто опровергнуты в будущем. Всё-таки мы в основном опирались на "свидетельские показания", что является источником малонадёжным по определению. Впрочем, это как раз ещё ерунда, понимающий читатель и без этих моих "экивоков" будет снисходителен к вещам подобного рода; а на всех малопонятливых и обиженных не напасёшься. Так что с чисто фактографической частью беда небольшая. Проблема в другом...
В своём стремлении узнать как можно больше подробностей о жизни Аркадия, мы "залезли" в такие дебри, что "за деревьями стало не видно леса". Я так и не нашёл для себя ответа на вопрос: а кто ж он такой был, Аркадий Северный? Имею в виду не только глобальную тему - кто он был, как явление в масштабах страны. Это вообще отдельный вопрос. Но вот, хотя бы - от чего и к чему развивалась его личная и творческая судьба? Увы, на сей счёт у нас нет чёткой концепции... А без неё всё обилие собранных нами фактов превращается в какое-то бесформенное нагромождение. И если, собрать ещё хоть в сто раз больше подробностей о том, куда он ездил, и с кем пил - понятнее не станет.
Из-за этого не так четко, как хотелось бы, получились и "параллельные линии" сюжета, тоже тесно связанные с личной и творческой судьбой Аркадия... Я имею в виду эволюцию "Легенды о Северном", и развитие Жанра вообще. Может, именно на них и надо было напирать, а факты из жизни Аркадия лишь тщательно отбирать в качестве иллюстраций? А не стремиться вывалить всё, что мы узнали? Но что теперь махать кулаками...
Я, конечно, не дохожу в этом "самобичевании" до того, чтоб говорить, что у нас вообще нет никакой концепции. Есть, конечно. Хоть и не Бог весть какая. В сухом остатке получается примерно следующее: Аркадий Северный - сначала простой советский служащий, потом бродяга. Певец от Бога, но кроме абстрактной любви к пению особых творческих устремлений не имел. Его передавали друг другу конкретные ребята из мира подпольной звукозаписи и делали на нем бабки. Каждый в меру своих способностей. Сам же Аркадий ничего с этого не имел. Слава легенды по имени "Аркадий Северный" жила в значительной степени отдельно от человека Аркадия Звездина. Вот, вроде, и всё... И всё это, вроде бы - правда; а сверх правды ничего, вроде, не надо и выдумывать... Однако, вся эта правда не дает ответа, всё на тот же сакраментальный вопрос - Кто он, Аркадий Северный? И если уж честно говорить... Вся эта правда уже была, в общем-то, обозначена в книге Михаила Шелега! Что ж, выходит, наш труд только и свёлся к тому, чтоб исправить вопиющие ошибки Шелега в части имён и дат? И все собранные нами факты - лишь новые иллюстрации, к тем же самым общеизвестным незамысловатым положениям?
А ведь истина совершенно не в этом. Ведь не пьянки ж Аркадия, и не коммерческие комбинации "продюсеров", обеспечили ту фантастическую популярность, и сделали из Северного легенду, не имевшую аналогов в истории. Тут была другая причина... Какая? - увы, мы это разве что только слегка обозначили. Об этом-то и надо писать отдельно. Громко говоря - о тогдашней жизни нашей страны. К сожалению, мне этого не потянуть.
А ведь, по хорошему-то - вот сейчас бы и писать книгу! Когда уже есть достаточная масса фактического материала, можно строить из него и концепции, и все прочее. Но это уже для других исследователей. Буду рад, если наш материал окажется полезным для будущих серьёзных трудов. А сам я пока что уйду немножечко "в запас". Ковыряться в мелочах жизни Аркадия уже нет никакого желания, а чтоб замахнуться на глобальный взгляд, - на это, как я уже тут поплакался, нет потенции.
И не только на это... Ведь ещё кое-что осталось за рамками книги. Причём, это мы оставили уже вполне сознательно, о чём даже специально оговорились в предисловии. Речь идёт о нашем личном, субъективном восприятии Северного. Впрочем, в этой книге такой теме действительно не место, но сама по себе она очень и очень стоит внимания! Однако... С прискорбием должен сказать, что для меня это тоже неподъёмно. Много раз пробовал написать чего-нибудь, чтобы изобразить ту атмосферу 70-х годов, то восприятие жизни вообще, и песен Северного в частности... и не получается даже и бледной тени. Жаль. Вот это хотелось бы сохранить, и сохранить так, чтоб было понятно не только тем, кто это пережил лично, но и потомкам... Ладно, чего это я размечтался. Об этом всё было уже сказано до нас, в уже не раз приводимой мною по самым разным поводам цитате из Писания: "Нет памяти о прежнем; да и о том, что будет, не останется памяти у тех, которые будут после".
А вы говорите...
Ну, и напоследок. Может, кто-то воспримет все это как некое "кокетство" с моей стороны, напрашивание на то, чтоб меня успокаивали, и уверяли, что не все так плохо. А кто-то, может, решит, что все это я написал, чтобы упредить возможную будущую критику, и, тем самым ее обезоружить... Пусть так. Я заранее согласен на любую версию. Спасибо за внимание!

ЧАСТЬ 1
Очерк /автор: С.Лахно, 2007 г.
Посвящается памяти Аркадия Звездина (Северного), Владимира Раменского, Владимира Тихомирова, Станислава Ерусланова, Владимира Шандрикова, Николая Резанова и всех "подпольных" артистов и "косарей" того времени, которых уже с нами нет...

* * *

Достойно, главное - достойно
Любые встретить времена,
Когда эпоха - то застойка,
То взбаламучена до дна...

Писать о Северном трудно. С одной стороны, информации о его жизни немного. С другой - те сведения, которые доступны, вовсе не обязательно достоверны, а зачастую просто противоречивы. Поэтому эта статья ни в коей мере не является попыткой создания биографии певца. Это субъективные заметки о "моем" Северном, размышления о том времени, о событиях, тогда происходивших и оказавших влияние на жизнь и творчество Северного. О его песнях. И о технике того времени.

Чтобы понять поэта, нужно читать его стихи. Чтобы понять художника, нужно смотреть его картины. А чтобы понять певца, нужно просто слушать его песни. Я думаю, новые воспоминания о Северном, о его жизни, воспоминания тех, кто тогда был рядом, кто бывал на его концертах, еще будут появляться. Что-то узнаем новое, что-то, вроде бы давно известное и общепринятое, окажется на самом деле легендой. Это, конечно, нужно, важно, интересно... Но что бы нового не находили исследователи жизни Северного, как бы не менялось представление о каких-то эпизодах, всегда останется что-то незыблемое, как некая фундаментальная константа. Это - песни, ним спетые. В самом деле, разве меняется смысл и восприятие "Осени Петербурга" от того, что мы узнаем, что "Нарвский" концерт был записан вовсе даже в Ленинграде, на квартире В.Раменского?

Сравнивать Северного с другими артистами, выступавшими в то же время, и не нужно, и бессмысленно (а с нынешними - и подавно). С Высоцким, например, они не то, что в "разных весовых категориях" - в разных "видах спорта". Сравнивать их - всё равно что сравнивать рекорды Сергея Бубки с достижениями Виталия Кличко. И даже Владимир Шандриков, с которым Северный записал несколько концертов и песни которого часто исполнял,- это Талант совершенно иного рода. Северный - это именно исполнитель, "песенник", как его назвал Алик Кавлелашвили на одном из концертов. Уверен, если подойти с какими-то там "объективными критериями" к оценке творчества Северного, то ни понять, ни объяснить этот феномен не получится. Голос - да, совершенно особый, запоминающийся с первого раза, его не спутаешь. Но ведь абсолютно не мелодичный, не "песенный". Само исполнение - порой откровенно "сырое". Явно путаются слова, строчки и целые куплеты. Собственно песни - часто перепетые десяток раз ("и все поют, поют, поют за тётю Бесю...") одни и те же тексты, бывает, откровенный "проходняк". Выходит, разложи на составляющие, займись анализом,- и явление вдруг искажается...

У каждого, наверное, есть "свой" Северный. "Мой" Северный меняется вместе с моим настоением. Порой это разудалый и бесшабашный одесский парень в восьмиклинке с папироской в зубах - “Алёшка - косая сажень”, предлагающий “выпить за мировую”, порой - просто верный друг, который никогда не предаст (“что-то часто мне снятся друзья, ни жены, ни любовниц не снится”), подчас человек, испытавший удар, но нашедший в себе силы пережить это (“а я был так влюблён любовью чистой первою, и был тобой казнён - бездушною, неверною”), иногда - философ, размышляющий о странностях этого мира (“кто-то в "Волге" - а кто-то в трамвае, кто-то в "Чайке" - а кто-то пешком”), человек, просто оглядывающийся на свою жизнь (“молодость промчалась тройкой сказочной, побели ж виски нам сединой”)... Но при всей этой многогранности - нет, это не маски: ничего чуждого и наигранного,- поющий только “песню души” и всегда готовый “достойно, главное - достойно любые встретить времена”. Я слушаю Северного - и мне кажется, что это давний добрый друг говорит со мной, друг, готовый всегда прийти на помощь, поддержать меня или разделить мою радость. Может быть это потому, что Северный жил только песней, как настоящий артист он буквально проживал каждую спетую песню. Да у него ведь и не было ничего кроме песен: ни машины, ни дачи ни даже квартиры. Поэтому в каждой спетой песне - он сам. Произошел какой-то "фазовый переход", и его жизнь перешла в его песни. Пророческими оказались слова, сказанные во вступлении к третьему концерту с Владимиром Шандриковым: “Пока слышите мой голос, таки я ещё жив, или не верьте своим ушам”. Северный продолжает жить, пока кто-то ставит на старый магнитофон катушку с запиленной лентой "тип 6" или скачивает из интернета mp3 файл для своего новейшего плеера: “Что ж ты меня не узнал, что ли? Я же ж Аркадий Северный!”

Как давно это было. Сколько лет прошло? - Боже! уже почти три десятилетия. Уже выросло новое поколение, даже не знающее, что такое "бобина на 500 метров", как и я не знал, что такое записи "на рёбрах". Кануло в Лету страшное слово "антисоветчина", как ушел из жизни и сам Советский Союз. Музыканты и певцы давно вышли из "подполья": были бы деньги - и к вашим услугам лучшая аппаратура, новейшие студии, огромные концертные залы и даже стадионы. Музыканты уже давно не паяют микшеры, ревербераторы, усилители и гитарные "примочки" - сейчас всё это можно просто купить. Мало кто из любителей музыки теперь сам перезаписывает плёнки, взятые на одну ночь у знакомых: можно купить компакт диск, на нем и качество получше, да и обложка красивая да яркая. А можно и просто "скачать из инета". Для того, чтобы стать популярным (ну или хотя бы казаться таковым), достаточно иметь богатенького папочку, который оплатит раскрутку новоявленной "звезды" на радио и телевидении.

Александр Розенбаум: "Всё-таки наше поколение музыкантов,- ну не сегодняшнее оно. Хорошо это, это хорошо, мне нравится. Это не проблема отцов и детей, это проблема времени, воспитания какого-то... Вот сегодня, знаете,- продюсеры, менеджеры..." "...Тогда талантам было не пробиться, сейчас талантам нечем заплатить."

Сергей Иванович Маклаков: "Раньше певцам было проще добиться успеха. Все было запрещено. И если появлялся какой-то талант, он сразу ярко вспыхивал."

Владимир Шандриков: "Там теперь поют другие песни. Но размер души совсем не тот."

Где-то уже в конце "эпохи застоя", когда только-только улетел Олимпийский Мишка, мой одноклассник после летних каникул привез откуда-то кассету с записью "запрещённого ансамбля, руководитель которого недавно расстрелян, в "Известиях" даже статья была про него". Это была запись знаменитого тихорецкого концерта Аркадия Северного... (Я тогда перелопатил подшивку "Известий" за целый год, но никакого упоминания о таком ансамбле, понятно, не обнаружил.) Кстати, на кассете было написано "анс. Мираж", и в конце второй дорожки было дописано несколько песен в исполнении Владимира Сорокина (о том, кто это такой, я узнал немного позже), и я ломал голову, кто же из них - Северный или Сорокин - был руководителем "Миража" и кого, собственно, расстреляли...

Позже, уже кое-что зная о Северном,- в основном из реплик, услышанных мной с записей его же концертов,- я думал: вот Высоцкий тоже не очень-то был избалован официальным признанием, но он хоть в фильмах снимался, есть его фотографии и даже записи на телевидении и пластинки. А Северный? Наверное, уже и фотографии его никто не найдёт. Как жил, кто был с ним рядом, где похоронен? Кстати, о том, что он умер, я узнал из вступления к первому концерту А.Розенбаума с "Братьями Жемчужными": "Сегодня исполняется два года со дня смерти Аркадия Звездина-Северного...", а чуть позже услышал песню В.Шандрикова "Вот и всё. Отшумел, отбузил навсегда...". Долгое время я, как, наверное, и многие, считал песни "Не надо грустить, господа офицеры...", "Последний рассвет", "Берёзы", которые охотно пели Гулько, Шуфутинский и другие "эмигранты", то ли белогвардейскими, то ли народными "зэковскими", и я даже не мог представить, что их автор совсем недавно жил в Ленинграде и был другом того самого Северного.

Вот тогда и подумалось: почему так несправедлива жизнь? Почему человек, который сам, без поддержки спонсоров и продюсеров, вопреки всей тогдашней системе, добился огромной популярности и признания - истинно народного!- почему этот человек забыт? Почему уже позже, в "эпоху гласности", когда даже такой "антисоветчик" как Вилли Токарев дает концерты в Москве, об Аркадии Северном не вспоминают, как будто его и не было?

Но Северный был! Он оставил километры плёнок с записями своих концертов - много десятков часов. Кому-то покажется, что эти песни совсем не актуальны и никак не вписываются в нынешние новые ритмы. Но просто послушайте Северного, попытайтесь понять, о чем и - главное - как он пел. Попробуйте найти у него два одинаковых исполнения одной песни. Напрасно - каждый раз это будет что-то новое, потому что спето Артистом. И в каждом варианте давно знакомой песни - отражение его души.

Как же могло получиться так, что артист, у которого и угла-то своего не было, не то, что студии, и которого для тогдашней советской эстрады и вовсе не существовало,- так вот этот артист в течение десятка лет был феноменально популярен? За очень короткий срок с разными музыкантами и просто под гитару он записал сотню концертов, порою выпуская по 2-3 полуторачасовых бобины в месяц. Причем записывались эти концерты вовсе не в комфортабельной студии, оборудованной современной техникой, а где-то прямо в обычной ленинградской квартире...

Возможно, есть какая-то доля везения в том, что Аркадий Северный встретился с "нужными" людьми в "нужное" время. Ведь фактически Северный все время играл - самого же себя. Псевдоним, придуманный Рудольфом Фуксом, стал на годы сценическим образом. Целенаправленно создавались легенды вокруг этого имени. То выпускались "Программы для Госконцерта" с ответами на якобы письма якобы радиослушателей, то рассказывалось о зарубежных гастролях и творческих поездках на БАМ, то давалось интерью для программы "Время"... Практически в каждом концерте звучит какая-то придумка, рассказка: то о мифическом ансамбле из ФРГ, то о музыкантах, сваливших с "химии", то о путешествии по горам или поездке в Бомбей... Понятно, что в основе этих мифов лежала, наверняка, и некоторая коммерческая основа. Вспомним, что в те годы никаких таких современных цифровых технологий не было, при перезаписи с магнитофона на магнитофон качество терялось от копии к копии, первые копии оригинальных плёнок ценились достаточно дорого ("но сей Набока обнаглел уже настолько, что по четыреста за копию дерёт..."), так что какой-то доход от продажи записей концертов тогдашние "великие косари" имели. Кстати, вот подумалось: сейчас вон как ратуют за соблюдение авторских прав, за незаконное копирование "сидюков" можно хорошо так "загреметь", а тогда было как-то полегче, но ведь закон сохранения какой-то выходит... Сейчас-то при цифровом копировании качество копии практически равно качеству оригинала, хоть это двадцатая копия, а тогда любитель, пожелавший обзавестить качественной плёнкой, должен был искать кого-то из коллекционеров и уже у них покупать чего-то хорошее. Но, конечно, ходило и много плёнок совершенно безобразного качества, часто переписанные даже не по "шнурку" (а вы пробовали соединить два советских магнитофона? у них, бывало, и гнёзда разного стандарта, и разъёмы ещё нужные попробуй достань), а путём приставления микрофона (да ещё и какого - МД-47!) к динамику... Конечно, что-то романтическое есть и в этом, особенно когда в перезаписываемый концерт вплетается рычание вашей собаки или голос жены. Но это уже совсем для махрового любителя...

Как бы то ни было, этот придуманный образ успешно был растиражирован на тысяче бобин. Как тут не поверить, что материальная сторона если уж и не первична, то, по карйней мере, неразрывно связана с не материальной...

Информация в той или иной своей форме - это важнейшая, если не главная, составляющая мироздания. Если посмотреть историю развития нашей цивилизации, то окажется, что немало усилий было предпринято для того, чтобы сохранить и передать информацию. Гигантский прогресс: от наскальных рисунков и берестяных грамот до современных терабайтных носителей.

Хорошо, наверное, художнику: его творение на холсте (а то и на стенах пещеры) или в мраморе живет уже отдельно от своего автора. Мы можем любоваться бессмертными творениями Рафаэля или Леонардо да Винчи спустя более 500 лет после смерти их авторов. Произведения писателей или композиторов тоже могут "жить" на носителях, давно изобретенных людьми. Иное дело - певец или музыкант. Голос, звук ведь не законсервируешь в бочке. Это только барон Мюнхгаузен мог заморозить звуки охотничьего рожка. Вот потому мы сейчас можем судить об исполнительском мастерстве певцов, скажем, XVIIIв только по отзывам их современников, дошедшим до нас. Но не напоминает ли такая ситуация героя известного анекдота, которому Рабинович напел что-то из "Битлз"?.. Михаил Крыжановский, ленинградский коллекционер записей, как-то сказал: "Если бы во времена Александра Сергеевича Пушкина был магнитофон, мы наверняка знали бы во много раз больше о его творчестве, чем теперь." Владимир Высоцкий считал магнитофон современным этапом развития письменности, предполагая, что в дальнейшем, возможно, появятся какие-то более совершенные технологии передачи информации от человека к человеку, например, телепатические...

Давайте я спою вам в подражанье радиолам
Глухим знакомым тембром из-за тупой иглы -
Пластиночкой "на рёбрах" в оформленье невесёлом,
Какими торговали пацаны из-под полы.

Ну, например, о лете, которого не будет,
Ну, например, о доме, что быстро догорел,
Ну, например, о брате, которого осудят,
О мальчике, которому - расстрел.

Сидят больные лёгкие в грудной и тесной клетке -
Рентгеновские снимки - смерть на черно-белом фоне,-
Разбалтывают плёночки о трудной пятилетке,
А продлевают жизнь себе - вертясь на патефоне.
(В.C.Высоцкий)

Но еще до появления в Советском Союзе бытовых магнитофонов в стране начал развиваться звукозаписывающий бизнес. Нелегальный, конечно. Как и вообще любой бизнес в Стране Советов. В 1946 году возник подпольный трест "Золотая собака". Сначала это были те самые записи "на костях": в различных рентгенкабинетах по дешевке скупались использованные пленки, а затем на самостоятельно изготовленных станках нагретой сапфировой иглой или специальным резцом записывали то, что пользовалось спросом, то, что хотели слушать люди. Как вспоминает Рудольф Фукс, человек, имеющий непосредственное отношение к судьбе Аркадия Северного, в конце 50х годов в Ленинграде был огромный спрос на записи Элвиса Пресли, рок-н-ролы, твисты... До денежной реформы 1961 года эти записи стоили до 10 рублей. Позже в той же "Золотой собаке" Руслан Богословский усовершенствовал технологию, и стали выпускаться "толстые" пластинки, по качеству почти не уступающие тем, что выпускала "Мелодия", а по спросу - значительно превосходящие последние. Говорят, что в качестве сырья для своих дисков подпольные операторы переплавляли купленные по дешевке в магазинах пластинки с записью речей деятелей Политбюро... Понятно, что такой бизнес вовсе не приветствовался властями: кроме очевидной попытки "незаконного обогащения" они усматривали и явную идеологическую угрозу, ведь распространялись отнюдь не "Песня красных конников" или "Марш коммунистических бригад". "От саксофона до ножа - один шаг",- это ведь лозунг из той эпохи. И тогда ведь рок-н-ролл шел рука об руку, а точнее, "диск к диску" с "городским романсом" и блатной песней, "Битлы" - рядом с П.Лещенко или В.Козиным. Неудивительно, что многие "великие косари" того времени были осуждены за незаконную коммерческую деятельность. Так государство убивало сразу двух зайцев, борясь и с коммерческой, и с идеологической стороной деятельности подпольных студий звукозаписи. Но, как оказалось, остановить распространение "подпольных" записей было уже невозможно.

Для чего в те годы покупали магнитофоны? Конечно, для того, чтобы записывать то, что хочется. Понятно, потом и слушать, но главное всё-таки было - записать что-то для себя. Я не припомню ни одной промышленной модели магнитофона с 50х годов и вплоть до 80х без возможности записи (проще говоря, плеер по современной терминологии). Ну, может быть, специальные автомобильные... И даже самая простая приставка типа той же МП-2 позволяла записывать. Да и понятно, такая штука, как "магнитофильм" - т.е. бобина уже с записью, на манер грампластинки, конечно, продавалась, по крайней мере, уже в начале 70х, но репертуар там был тот же, что и на пластинках "Мелодии". У меня и сейчас сохранились магнитофоильмы "Музыка в жизни Ленина", "Песни трудовых будней" и что-то ещё такое из этой же серии. А тут - возможность самому сделать запись, выбрав то, что хочется именно мне, а не кому-то. Конечно, для перезаписи плёнки нужны были два магнитофона - аппараты, стоившие немалых денег. Часто в книгах того времени можно найти схемы разных ухищрений, например, для перезаписи ленты на одном магнитофоне. Порой любители кооперировались на взаимовыгоднях условиях, используя магниофоны друг друга. В общем, с какого-то момента почти в каждом доме, где был магнитофон - а был он везде,- была и своя такая себе "студия звукозаписи". И с этого момента монополия советской системы на музыку закончилась навсегда.

Победоносное шествие магнитофонов началось в годы Второй Мировой войны,- что ж делать, так уж повелось, что именно бог войны частенько становится покровителем технического прогресса. В фильмах "Семнадцать мгновений весны" и "Вариант "Омега"" магнитофоны играют далеко не второстепенную роль. И хотя существование в 1945 году миниатюрных диктофонв, подобных тем, что Штирлиц возил на встречу с Борманом, я бы поставил под сомнение, в остальном авторы фильмов достаточно точно отобразили роль магнитофонов в той войне... А уже после войны появляются и первые бытовые магнитофоны, в том числе и в Советском Союзе.

В Советском Союзе первый бытовой магнитофон - "Днепр" - был выпущен в 1947 году. Но тогда из-за дефицита и дороговизны мало кто мог позволить себе такую роскошь дома, в основном, магнитофонами владели разные организации. Этот магнитофон обладал очень скромными (с сегодняшней точки зрения, конечно) характеристиками, был однодорожечным, с очень большим расходом ленты из-за высокой скорости. Существенно дешевле стоили специальные приставки к электрограммофонам, например, МП-1, но они, конечно, были менее удобны и обладали худшими характеристиками.

Но прогресс не стоит на месте. За первым "Днепром" появились последующие, с гораздо лучшими характеристиками, со стандартными скоростями ленты, что, кстати, позволило совершать обмен фонограммами. "Днепр-9" стал уже двухдорожечным, имел очень неплохую акустическую систему в деревянном корпусе. Последующие модели этого семейства долгое время были мечтой тогдашних меломанов, так как обладали очень хорошими характеристиками при сравнительно невысокой цене.

С конца 50х количество магнитофонов у населения растет, и эта технология открывает новые перспективы для распространения "подпольных" записей. Если раньше обычно просто копировали привезенные "из-за бугра" пластинки, то теперь стало возможным сделать самим запись певца или музыканта. Конечно, качество бытовых магнитофонов оставляло желать лучшего, микрофоны с ними поставлялись тоже самые что ни на есть простенькие (МД-41, МД-47...). Но ни это, ни дефицит магнитофонной пленки (как там у В.Войновича в "Москве-2042": фотоаппратами пользоваться можно, а светочувствительными материалами - нельзя) не могло остановить тех, кто хотел иметь в своей коллекции те или иные записи. С "хрущевской оттепели" началось массовое увлечение записями исполнителей под гитару. В одной статье Евгений Евтушенко говорил о "магнитофонной гласности". Но, пожалуй, можно говорить о целой магнитофонной культуре. Александр Галич, Булат Окуджава, Владимир Высоцкий, Александр Городницкий,- разве эти и многие другие люди не оказали огромное влияние на развитие кльтуры? А ведь их песни почти не транслировали по радио, их не показывали по телевидению, сборники их стихов не издавали. Именно благодаря магнитофонам люди, живущие в разных уголках страны, получили возможность услышать живой голос "подпольных" исполнителей.

Качественно новый шаг - "Яуза-10", первый советский стереофонический магнитофон (кстати, стоивший в 60х годах почти 400 рублей - немалая по тем временам сумма). Специально для этой модели были разработаны узлы, ранее не применявшиеся в отечественной бытовой технике: счетчик метража ленты, сдвоенные регуляторы, переключатель дорожек. К сожалению, судьба этой модели сложилась не очень удачно: из-за высокой цены и отсутствия в середине 60х годов качественных источников стереосигнала уже к 1968 году выпуск "Яузы-10" был свернут: потребителю не было смысла покупать столь дорогостоящий аппарат, возможности которого он не мог использовать. (Кстати, до 1 апреля 1968г стереогрампластинка в СССР стоила вдвое дороже, чем моно того же объема.)

С середины же 60х годов появляются портативные, переносные аппараты типа "Яуза-20", "Весна", "Романтик", "Орбита", "Дельфин"... При цене, сопоставимой с ценой "классических" ламповых аппаратов, эти модели имели как минимум не худшие качественный показатели, но часто были просто незаменимы из-за своих малых размеров и веса и способности работать от автономнх источников питания. Теперь стало возможным делать записи в походных условиях, на концертах прямо из зала.

Клиент не дерево,
Им нужно стерео,
Чтобы звучали песни там...

В 70х годах на смену ламповой технике приходит транзисторная, стереофония становится уже не диковинкой, а нормой. Существенно повышается и качество магнитофонных лент, которые теперь выпускаются уже на лавсановой основе и имеют толщину 37 микрон ("тип 9" и "тип 10") против 55 у старых лент "тип 2" и "тип 6". Все это привело к тому, что теперь в бытовых условиях стало возможным получить качество воспроизведения, которое раньше было доступно только в студиях на специальной аппаратуре. Да и при переписывании фонограмм качество копий стало получше...

Большое распространение получили магнитофоны семейства "Маяк" (помимо первой моно модели 201 в дальнейшем выпускались стереофонические 203 и 205), "Юпитер", "Ростов", "Орбита", а уже в начале 80х годов появились полупрофессиональные модели "Электроника ТА-001" и его "родственник" по классу "Олимп". Эти аппараты обеспечивали практически студийное качество и допускали использование ленты на катушках вплоть до 22го номера и были мечтой "подпольных" музыкантов конца 70х - начала 80х годов. Многие впоследствии известные исполнители и группы поначалу "писались" именно на "Олимпы".

Каждый, кто хотел самостоятельно сделать запись даже на достаточно качественный магнитофон, неизбежно сталкивался с одной проблемой: микрофон... Дело в том, что советские бытовые магнитофоны непременно комплектовались микрофоном, но с целью удешевления это были самые простые приборы с довольно посредственными характеристиками. (На некоторых снимках Аркадий Северный поёт в бытовой микрофон типа МД-200, которым в 70е годы комплектовались некоторые магнитофоны.)
Для того, чтобы обеспечить нормальную "вызвучку" акустических музыкальных инструментов (гитара, барабаны, саксофон, контрабас, скрипка), музыкантам приходилось где-то "доставать" более качественные микрофоны. "Доставать" - потому что в Советском Союзе такие микрофоны в свободной продаже не были: зачем это советскому человеку такой микрофон?! Что это он записывать собрался? Профессиональные студийные микрофоны стоили дорого и были привилегией различных организаций. Есть информация, что для некоторых записей Северного высококлассные студийные микрофоны приносил В.Ефимов с "Ленфильма".

При записи разных концертов Аркадия Северного, судя по всему, каждый раз использовались микрофоны, которые были в наличии у сопровождающего его ансамбля. Это понятно, ведь у музыкантов - у тех же "Жемчужных", игравших в "Парусе", или у "Магаданцев", тоже игравших в ресторане,- непременно должны были быть свои микрофоны: без микрофонов ансамбль выступать не может. На некоторых фотографиях можно видеть ту самую упоминаемую во многих источниках конструкцию, когда микрофоны (фирмы AKAI, возможно, ими комплектовался один из магнитофонов С.И.Маклакова) крепились к натянутым поперек комнаты веревкам. На помещенной выше фотографии показан микрофон МКЭ-2. Это был один из немногих хороших микрофонов, которые можно было, хоть и с трудом, купить в 70х годах в советских магазинах. Микрофон обладал хорошими характеристиками (50-15000 Гц), давал очень приятный естественный тембр и как нельзя лучше подходил для записи голоса (с поролоновым демпфером). Внутри микрофона был смонтирован миниатюрный усилитель и батарейка типа 316 для его питания. Существенным недостатком этого микрофона был ненадежный корпус (на фотографии видна розовая лента, подложенная под демпфер). (Оказывается, ПО "Октава" выпускает модифицированный вариант МКЭ-2 и сейчас.) Зачастую не было микрофонных стоек, микрофоны просто изолентой прикручивали к подходящей палке или крепили на треноге для фотоаппарата.

Часто для записи голоса применялась пара микрофонов. Это, с одной стороны, могло обеспечить некоторое разделение по каналам (о настоящем стереоэффекте говорить нельзя, так как микрофоны были расположены слишком близко один к другому), а с другой - повысить уровень полезного сигнала. Обычно (и это видно на многих фотографиях) в таких случаях применялись однотипные микрофоны AKAI. На первом концерте с "Химиком" (как видно по фотографиям) использовались разнотипные микрофоны. Один - МД-52А (или МД-52Б) - для бытовых магнитофонов высокого класса, давал полосу 50-15000 Гц. Другой - МД-66А - "речевой" микрофон, имевший узкую полосу 100-10000 Гц. И первый, и второй микрофоны давали "плоский" звук с некоторым "металлическим" оттенком, который хорошо слышен на этой записи, хотя инструменты записаны очень качественно. В некоторой степени исправило ситуацию применение ревербератора. Я предполагаю, что на втором концерте с "Химиком" применялись другие микрофоны,- там голос записан качественнее.

Микшерский пульт - тоже важная составляющая для получения качественной записи. В 60-70х годах в СССР выпускались только профессиональные студийные комплексы, недоступные простому человеку, к тому же, в отличие от микрофонов, громоздкие. Потому очень часто знакомые радиолюбители (а порой это были и сами музыканты) самостоятельно изготавливали микшеры для ансамблей. В книге М.Шелега рассказывается, что по просьбе Сергея Ивановича Маклакова его товарищ - электротехник Владимир Мазурин - самостоятельно разработал и сделал пульт, с помощью которого и была сделана первая запись Северного с "Братьями Жемчужными"...

Еще один прибор, применявшийся при записи концертов Аркадия Северного и значительно обогащавший звучание - ревербератор. Учитывая, что записи производились вовсе не в специально оборудованной студии, а в квартире или в пустом актовом зале, где единственным звукопоглощающим материалом были шторы на окнах, применение ревербератора давало ощущение настоящей студии или хорошего концертного зала. Скорее всего, это были самодельные или импортные приборы, поскольку, как и многого другого, доступных любителям промышленных ревербераторов в СССР в те годы не было. (Напомним, что ревербератор - это прибор, обеспечивающий задержку сигнала, задержка на малые времена - порядка десятка миллисекунд - и называется реверберацией, более длинная задержка - до нескольких секунд - приводит к эффекту эхо.) Существовали схемы ревербераторов с применением в качестве линии задержки обычной пружины, в других случаях использовался специально переделанный магнитофон с дополнительной магнитной головкой. Чтобы понять, как именно ревербератор влияет на окраску звкуа, можно сравнить песню "У людей бывают разные привычки..." со второго концерта с "Химиком" с другими песнями из этого же концерта. Указанная песня, в отличие от других, записана при выключенном ревербераторе. В первом концерте с "Химиком" вступление к песне "Чёрный туман" и начало песни до слов "...над Невой" тоже записано без ревербератора. Здесь как раз хорошо слышны искажения, вносимые микрофонами МД-66 и МД-52.

Исследователю творчества Аркадия Северного вполне можно написать научный трактат на тему "Влияние размеров катушек магнитофонных лент на идентификацию записей Аркадия Северного"... В Советском Союзе предметом дефицита могло стать всё - от консервированных крабов до туалетной бумаги. Магнитофонные ленты тоже не избежали этой участи. В 70х годах был, кстати, распространен и такой способ "добычи" пленки: где-то из НИИ утаскивалась бобина широкой пленки от ЭВМ, лента с бобины на специальном станке ножами, сделанными из лезвий типа "Нева", разрезалась вдоль на несколько "ленточек" шириной 6,25мм - как раз для магнитофнов,- затем полученные ленты наматывалась на пустые катушки подходящего размера - уж они-то в дефиците обычно не были. У автора этих строк и сейчас где-то лежит несколько таких самодельных бобин, их отличает характерная неаккуратная укладка ленты: все-таки ее ширина была не столь постоянна, как на фирменной. Большинство магнитофонов выского класса в 70х годах ("Юпитер", "Маяк", "Ростов") использовали катушки так называемого "18го номера". На них помещалось 525 метров ленты толщиной 37 микрон, что при скорости 19,05 сантиметров в секунду (а именно эта скорость обеспечивала наилучшее качество) давало две дорожки по 45 минут. То есть, 90 минут на одной катушке. Именно эта длительность и была тем основным "квантом", тем "прокрустовым ложем", в которое зачастую вгоняли любой концерт при его тиражировании для дальнейшего распространения. Если оригинал был длиннее, часть песен могла быть просто потеряна. Если короче - остаток ленты дописывался фрагментами какого-то другого концерта. Хорошо, если такое случалось уже где-то "внизу", а если это происходило со второй-третьей копией? А ведь и это еще не все. Заявленные 525 метров "Свемы" отличались от тех же 525м "Тасмы", да и просто у бобин разных партий одной фабрики. Вот так и получается, что на многих дошедших до нас копий, скажем, Седьмого концерта с "Черноморской чайкой", песня "Баночки, стекляночки, бутылочки..." просто обрывается. Многие записи Аркадия Северного конца 70х были выполнены на профессиональных импортных магнитофонах, которые допускали применение катушек большего размера (например, 22го), что давало не 45, а 60 минут на одной дорожке, то есть два часа на бобине. Затем при тиражировании и перезаписи на "стандартные" 525-метровые бобины из одного концерта могло получиться два... Так случилось, вероятно, с концертами с "Обертоном" и "Встречей". Сейчас полностью "собрать" такие записи и восстановить оригинальную длительность концерта и порядок песен очень и очень сложно, порой, бывает даже трудно определить, принадлежат ли записи одному концерту или нескольким. А если концерт писался сразу на несколько магнитофонов, да еще и с разных выходов усилителя или микшера, то в итоге даже несколько оригинальных записией могли отличаться настолько, что идентифицировать их как записи одного концерта теперь крайне тяжело.