Песня Александра Вертинского под таким названием давно известна почитателям его творчества как на Западе, так и в России. Попала она в Союз задолго до Второй мировой войны, записанная на еще обычных, не долгоиграющих пластинках, которые ввозились тайком высокопоставленными дипломатами или моряками, но, тем не менее, разносили по всей России голос певца:

Молись, кунак, чтобы Господь
Послал нам сил все побороть,
Чтобы могли мы встретить вновь
В краю родном мир и любовь.

Это была, пожалуй, первая весточка от ушедших воинов Белой армии, и она пришлась по сердцу слушателям. Пели ее в предвоенные и послевоенные годы в компаниях под гитару наряду с песнями "Оружьем на солнце сверкая", "Марш Преображенского полка" и др. Уже на моей памяти в особо "отчаянных" компаниях певали "Боже, царя храни" или "Гимн власовцев", многие поплатились за это свободой, но песни все равно не умирали в народе. Они продолжали бродить по России, будя в сердцах безымянных бардов отклики и желание создать что-нибудь подобное. Одним из таких откликов явилась неизвестно кем написанная песня "Поручик Голицын":

Четвертые сутки пылают станицы,
По Дону гуляет большая война:
"Раздайте патроны, поручик Голицын,
Корнет Оболенский, надеть ордена!

В финале герои ее гибнут, выпив последний раз по бокалу вина за русскую землю.
Лет 5 - 6 тому назад среди коллекционеров Магнитиздата в Сов. Союзе пользовалась большой популярностью песенка, приписываемая московскому актеру Ахмеджанову. Она называлась "Черная моль", и во втором куплете ее говорилось:

Мой отец в Октябре убежать не сумел,
И для белых он сделал немало,
Срок пришел и холодное слово: "Расстрел" -
Прозвучал приговор трибунала...

Популярность песенки, рассказывавшей о судьбе дочери камергера, попавшей в Париж и восклицавшей в припеве: "Привет эмигрантам, свободный Париж!", еще больше возросла, когда ее исполнил Аркадий Северный на одном из своих подпольных "одесских" концертов. Популярность эта не была случайной, а явилась результатом всеобщего интереса к подобной теме "ретро", попыткам изобразить царскую и Белую армии в истинном, не искаженном свете.
Затронула эта тема и советский кинематограф. В некоторых фильмах, снятых для телевидения и кино, стали появляться офицеры Белой армии, которые с гитарой в руках в песне выражали свою тоску и печаль, любовь и ненависть. Широкую популярность получила песня "Русское поле" из 2-й серии "Неуловимых мстителей", которую в фильме поет белый офицер.
Создатели подобных фильмов, где песня служила средством раскрытия душевных переживаний героя, зачастую предпочитали обращаться не к профессиональным поэтам и композиторам, а к бардам. Вот что рассказывал Булат Окуджава об истории создания своей песни "Проводы юнкеров": "Композитор отказался писать, потому что песня времен Первой империалистической войны не могла потом пойти на эстраду, а ему это было не выгодно".
Эта песня Окуджавы, хоть и не попала на экран, но имела определенный успех и оказала влияние на творчество других бардов. Одним из них был Борис Алмазов, который начинал с подражания Булату Окуджаве. Борис, по происхождению донской казак, с детства интересовался казацким народным' фольклором, собирал старинные казацкие песни, изучал славную казацкую историю. Закончил он исторический факультет Педагогического института и стал преподавать историю ученикам вечерних школ. Алмазов постоянно чувствовал потребность самовыражения, поэтому, попробовав сочинять стихи, он, естественно, пришел к песне. Случилось это во время службы в армии, куда его призвали после окончания института. И вот там, будучи самым младшим офицером, он представил себе молоденьких юнкеров, без колебания отдавших свои жизни за ту старую Россию, которую они знали и любили. Так появилась песня "Юнкерский вальс":

Под громкое, троекратное, раскатистое "ура!"
Присягу императору давали юнкера.
Каникулы, каникулы, в собраньях вечера...
Этот вальс вас убаюкивал, опьянял вас, юнкера.
Этот вальс, этот вальс, этот вальс...
А после под вой шрапнельный
Мальчишки по Дону прошли...
Зашитые в полу шинели
Тряпицы российской земли...
В бензиновом, асфальтовом, в парижском бреду
Этот вальс вас успокаивал, отводил от вас беду.
Этот вальс, этот вальс этот вальс...

Пел он эту песню друзьям, таким же молодым офицерам, как и он сам. Песня им нравилась. Они просили спеть еще что-нибудь в этом духе. Поневоле пришлось продолжать писать. В следующий раз Борис уже пел:

На заржавленных рельсах у сожженных вагонов
От Лены-реки до Буга
Мальчишки в буденовках, мальчишки в погонах
Перестреляли друг друга.
И валились на землю, сырую и вешнюю
И на них белый сад опускал лепестки.
На глаза их незрячие, на глаза их нездешние,
Садились бабочки, мотыльки.
Да по дальним концам разоренной России,
В городах, у икон в деревнях
Только матери голосили
О жестоких своих сыновьях.

Как хотелось ему, хоть и с опозданием на полвека, примирить своих родных донцов с мальчишками в буденовках.
После армии, как я уже говорил, Борис некоторое время преподавал историю, а затем занялся писательской деятельностью. Сначала он написал великолепные очерки по истории петербургских улиц, затем начал писать книгу о лошадях. Эта тема была очень близка ему, так как он с детства был хорошим наездником, как и полагается потомку татарина Алмаста, в незапамятные времена перебежавшего на Дон из разбойничьего Крыма. Именно от него и ведет свой род Борис Алмазов. Борис ездил летом на Дон, собирал старинные казачьи песни, сказки и легенды, потом обрабатывал их. Он пишет книги для детей. Иногда кое-что удается опубликовать, но самое главное для него - песни о донских казаках:

По каким Италиям судьбы разметали вас,
По каким Америкам пропали вы, донцы?
Не дождались дети вас, не дождались жены вас,
Не дождались матери, отцы.
Где вы бродите, в каких краях скитаетесь,
Где могилы ваши заметает пыль?
А у нас все те же песни не кончаются,
Да в степи качается серебряный ковыль.

Не только Борис Алмазов пишет песни о прошлом. Многие из известных русских баров внесли свою лепту в это песенное направление. В творчестве Высоцкого, Визбора, Кима и других можно найти множество тому примеров. На мой взгляд, наиболее удачной является песня Александра Дольского, которую он написал для одной из телепостановок о гражданской войне. По ходу действия пьесы один из офицеров Белой армии поет:

Все идешь и идешь, и сжигаешь мосты.
Правда где, а где ложь? Слава где, а где стыд?
А Россия лежит в пыльных шрамах дорог,
А Россия дрожит от копыт и сапог.
Господа офицеры, голубые князья,
Я, конечно, не первый и последний не я.
Господа офицеры, я прошу вас учесть:
Кто сберег свои нервы, тот не спас свою честь.
Кто мне брат, кто мне враг - разберусь как-нибудь.
Я - российский солдат, прям и верен мой путь.
Даже мать и отца, даже брата забыть,
Но в груди до свинца всю Россию хранить.

Моя мечта - донести все эти песни до их настоящих адресатов, до тех, к кому эти песни обращены, до всех оставшихся в живых солдат и офицеров Белой армии, рассеянных не только по Америке, но и по всему белу свету. Это послужило одной из причин создания Нью-йоркского клуба русских бардов. Одна из первых концертных программ, которая готовится членами клуба, будет называться так же, как и статья, "Молись, кунак", и все желающие смогут не только прочитать об этих песнях, но и услышать их.