Чижик начинает играть нечто совсем «неджазовое». Какие-то музыкальные вопросы с резкими, настойчивыми интонациями, за которыми следуют тихие, нерешительные ответы. Много пауз, прерываемых острыми, «ударными» аккордами. Мелодические линии сплетаются в прихотливые узоры. Музыкальная ткань, сначала простая, элементарная, постепенно усложняется, обрастает гирляндами арпеджио и пассажей. Наконец, звуковой поток начинает клокотать. Музыка чем-то напоминает «скифские» эпизоды в духе раннего Прокофьева. А вот мелодическая попевка, удивительно схожая с темой нашествия из Седьмой симфонии Шостаковича. Она появляется в разных регистрах и разных интонационных сцеплениях. Напряжение усиливается: это уже грозный звуковой вихрь.

Внезапно вихрь оборачивается милым лирическим напевом — это знакомый «Ain’t misbehavin» Фэтса Уоллера, ретро-пианизм 30-х годов. Пианист демонстрирует виртуозную технику: каскады замысловатых фраз, перекрещивания рук, стремительные темпы. Беззаботная игра звуков, капризный калейдоскоп…

Тема из симфонии Шостаковича и веселая джазовая песенка. Они близки интонационно (это давно известно исследователям музыки). Однако Чижик не готовил заранее столкновение мелодий, давших в результате удивительную композицию, основанную на полярности эмоций (страх и улыбка, напряженная борьба и светлый мир детства). Такой образный ход родился как бы сам по себе, был найден в процессе исполнения, которое точнее было бы назвать свободным музицированием. Внутреннее озарение артиста передало напряженный поиск мысли, рожденной в общении со слушателями.

Такие находки у Леонида Чижика происходят именно на эстраде, в концерте. Потому что публика для пианиста-импровизатора — важнейший компонент исполнения. Без живого тока слушательских эмоций артист не может до конца раскрыть себя, не может работать на пределе. Только такая игра для джазового музыканта — настоящая.

* * *

Леонид Чижик родился 1 января 1947 года в Кишиневе, но все его детство было связано с Харьковом. Здесь он учился в музыкальной спецшколе на трех отделениях сразу — фортепианном, теоретическом и композиторском. Джазом заинтересовался рано. Собирал пластинки, магнитофонные записи, импровизировал за роялем на темы песен, звучавших в те годы по радио. Вкус к такой импровизации появился уже к десяти годам. А с пятнадцати лет Чижик работал в лучших харьковских оркестрах. Юного пианиста сразу замечают любители джазовой музыки, на него, как говорится, «ходят».

Именно здесь, в этих скромных танцевальных ансамблях, вырабатывалась его профессиональная хватка — мгновенно найти для незнакомой песенной мелодии верную гармонизацию, придумать вступление, вставной эпизод, рифф, правильно построить форму.

Тогда же Чижик становится еще и пианистом-аккомпаниатором сборной команды Украины по художественной гимнастике, а потом и сборной команды СССР. Эта работа тоже давала определенную выучку: воспитывала понимание движения, пластики, ритма человеческого тела. Часто приходилось играть без нот, импровизировать, глядя не на клавиатуру, а на помост, стремясь совместить музыкальную фразу с жестом спортсменки.

В 1965 году Леонид поступает на фортепианный факультет Музыкально-педагогического института имени Гнесиных. И вскоре становится участником известного трио Германа Лукьянова. Пьесы Лукьянова, полные своеобразной поэзии, очень русские по колориту и в то же время сдержанные, суховатые, были новым словом в советском джазе. Трио с успехом выступило на фестивалях в Москве, Ленинграде и Таллине. Весной 1967 года ансамбль собирался на очередной Таллинский фестиваль, который обещал быть весьма интересным и представительным (лучшие советские ансамбли и оркестры, шведы, финны, квартет знаменитого американца Ч. Ллойда, поляк З. Намысловский). Готовясь к джазовому фестивалю, Чижик одновременно усиленно репетировал другую, классическую программу на общесоюзный конкурс студентов консерваторий. Готовился и… сорвался, переиграл руки. Слишком большой оказалась физическая и эмоциональная нагрузка. Несколько месяцев руки так болели, что Леонид не мог удержать в пальцах чайную ложечку. Врачи произнесли страшное слово «конец». Конец музыке? Конец всему?

Молодой музыкант пришел в себя лишь через полгода. Болезнь отступила, но к врачам ему придется обращаться еще много лет.

* * *

Рубеж 60—70-х годов — время творческого становления пианиста, упорных поисков своего пути в музыке. Леонид пробует себя в различных амплуа, играет в малых ансамблях, больших оркестрах (в том числе в Государственном эстрадном оркестре РСФСР). Настойчиво думает о собственном ансамбле, чтобы исполнять свою музыку, максимально выявлять себя. Иногда собирает небольшие группы музыкантов, с которыми выступает на студенческих вечерах в институтах, в клубах, Дворцах культуры. Приходит первый успех, о Л. Чижике заговорили. Но все эти выступления, в сущности, случайные. Ансамбли не постоянные, музыканты играют на чисто дружеской основе. В те годы почти не существовало профессиональных джазовых коллективов. Чижик стал одним из первых музыкантов, предложивших вынести джаз на филармоническую эстраду. Его настойчивость в серьезной пропаганде джаза, его успехи и мастерство были вознаграждены: он получил право на выступление в сборном эстрадном концерте.

Л. Чижик вспоминает: «Я пытался «расшевелить» публику тем, что играл на темы, заданные из зала. Пытался ошеломить виртуозностью, пробовал импровизировать на тему популярных песен. Результаты были минимальны. Для публики сборного концерта было все равно — джаз или этюды Шопена. Потом я понял: я не вписываюсь в атмосферу сборного концерта, аудитория здесь случайная, пришедшая «убить время». Номера таких концертов пестры, неравноценны по своему художественному уровню. Люди в зале хотят «отдохнуть», а я пытаюсь беседовать с ними о серьезном. Контакта не получалось. Я понял: мне нужна отдельная программа — тогда на мой концерт придут именно те, кто интересуется джазом, и станет возможным наш диалог».

К середине 70-х годов Леонид Чижик получает право на отделение, а затем и на самостоятельный концерт. Первоначально он избирает форму фортепианного трио с контрабасом и ударными. Иногда вместо барабанщика приглашает гитариста — Алексея Кузнецова. Ансамбль с успехом выступает на зарубежных фестивалях — в Польше, Чехословакии, Венгрии.

Слушая записи Л. Чижика этого периода, можно подумать, что играют сразу несколько пианистов — настолько непохожи отдельные исполнения. На своей первой пластинке (там, где звучат старые темы Дунаевского и Цфасмана) Леонид раскрывает перед нами «ретро», играет музыку легкую, светлую, с обильным использованием приемов пианизма 20—30-х годов.

В ином плане предстает пианист на втором долгоиграющем диске, где записаны импровизации на темы Гершвина. Некоторые импровизации напоминают Каунта Бейси, другие — Оскара Питерсона, в третьих ощутимы веяния более современных пианистов Кита Джаррета, Чика Кориа. Что это — смешение стилей, эклектика? Я бы назвал это протеизмом Чижика, его сознательной переменчивостью, умением вживаться в чужую исполнительскую манеру. Многое также объяснялось и конкретными задачами его концертной практики тех лет, пропагандой определенных школ джазового пианизма. Чижик исполнял программы, посвященные Гершвину, Эллингтону, Питерсону, Чику Кориа, Киту Джаррету. Но всегда, в любом концерте, у Л. Чижика наступала та грань, тот «момент истины»,- когда он становился самим собой. И видно было, что джаз для него — не набор технических приемов, а способ мыслить музыкой. Это пришло не сразу. Сначала он излишне увлекался тембровой звукописью, импрессионистской образностью. Потом постепенно умерил себя, пришел к равновесию эмоционального и рационального в своем пианизме.

Леонид чутко («в цвете и пространстве») воспринимает многомерность нашего мира; цепь разрозненных впечатлений преломляется у него в причудливую вереницу звукообразов. Порой кажется, что он может превратить в звуки все сущее: чувства людей и формы вещей, свет солнца и зелень лугов, детский смех и беззаботное счастье влюбленных, безграничность окружающего пространства. Л. Чижик — предельно лиричен, он романтик по сути своего творчества. Но вместе с тем может зло шутить, пародировать. Он подвергает испытанию музыкой все. Конечно, бывало и так, что в иных импровизациях ему не хватало умения отбрасывать лишнее, безжалостно сокращать звуковой поток, отбирать в нем только «свое». Но с годами щедрая расточительность Чижика-импровизатора уступала место большей сдержанности, становилась экономнее, обдуманнее, форма — точнее, импровизационная ненасытность подчинялась контролю мысли. Известен афоризм Игоря Стравинского: «Композиция — это отселекционированная импровизация». Кажется, что сейчас Л. Чижик подошел к пониманию этой мысли.

И все же артист по-прежнему любит свободную, ничем не сдерживаемую абсолютную импровизацию. Наглядным примером стал телефильм «Матисс и джаз», показанный впервые в 1980 году по Центральному телевидению. В Московском Музее изобразительных искусств, на выставке коллажей Анри Матисса, поставили рояль, внесли стулья, и в этом на скорую руку организованном зале (двести-триста слушателей) Чижик дал незабываемый концерт. На пюпитр перед пианистом ставится картон с работой художника. Чижик напряженно всматривается в причудливую игру линий, объемов и красок и начинает музицировать. Короткие уколы отдельных звуков… Всплывает интонация, фраза… Обозначился мелодический узор-линия. Мы как бы ощущаем в звуках отдельные цветовые пятна. Стремительный пассаж широким штрихом обозначает контур картины. Конечно, Чижик «переводил» Матисса на язык джазовой пьесы произвольно, по-своему, но мы чувствовали: настроение работ художника угадано точно.

С 1978 года Чижик отказывается от ансамблевой игры. Даже такой скромный состав, как фортепианное трио, для него чересчур тесен. Ему свободно и легко только в сольном пианизме. Он говорит:

— Некоторые называют мою исполнительскую манеру «интуитивным» стилем. Дело не в терминологии, дело в самой музыке. То, что я играю, — это ощущение жизни. Мне хочется передать ее изменчивость и бесконечность таким конечным средством, как звук рояля. В музыке проявляется моя спонтанная реакция на мир вокруг меня, на человеческие отношения. Мне кажется, джазу подвластна и эта сфера. Джаз — не пасынок, а законное дитя великой классической традиции в искусстве, которую представляют Бах, Бетховен, Вагнер, Малер, Скрябин, Шостакович. Для меня джаз — бесконечное рождение нового и бесконечное его развитие. Если же я только привычно музицирую (случается, что приходится давать концерты ежедневно), если же не «заражаюсь» жизненными впечатлениями, то начинаю выдыхаться, чувствую, что мне нечего сказать, и моя музыка делается поверхностной, риторичной…

Иногда я задумываюсь: для кого я играю? Для себя? Для публики? Да, конечно, я играю для себя. Но я хочу быть услышанным и понятым. Поэтому я играю и для моих слушателей. Я думаю, что человек, который ведет дневник, глубоко личный, интимный, делает это с тайной (пусть бессознательной) надеждой, что когда-нибудь кто-то его прочтет. Уж так созданы люди. Мы можем говорить, что играем только для себя или для ближайших друзей, что нам безразлично мнение публики. В этом случае мы чаще всего лукавим. Все, что мы делаем, мы, в конце концов, делаем для людей.

Таков Леонид Чижик — талантливый джазовый пианист, импровизатор, а в последние годы все более интересно работающий композитор.